Одни с тайным страхом, другие с такой же надеждой глядели, как дает трещины, на глазах по швам расходится исполинское здание империи. Столбцы газет пестрели сообщениями о забастовках фабричных, о студенческих волнениях, об «аграрных беспорядках». То, что скрывалось позади газетных строчек, набранных то курсивом, то петитом, большинство читающих представляло себе весьма смутно.
В феврале 1902 года за участие в сходке студентов Московского университета был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму племянник Сергея Ивановича Павел. Как и все близкие, композитор был встревожен, озабочен, хлопотал, консультировался с Рахманиновым, чей двоюродный брат был арестован по тому же делу, но в глубине души торжествовал и гордился первым общественным дебютом племянника. В русском обществе, в русской культуре, в музыкальном искусстве нарастало возбуждение.
Оно слышно было в звуковых каскадах Второго фортепьянного концерта Сергея Рахманинова, где молодой художник заговорил полным голосом, во всю мощь созревшего таланта.
Одна за другой прозвучали три симфонии Скрябина, рождалась «Поэма экстаза». В 1902 году была создана Пасторальная симфония Глазунова. После «Садко» и «Салтана» третье чудо подарил людям старый и мудрый сказочник Римский-Корсаков — своего «Кащея».
В жизни Сергея Танеева это был период интенсивной творческой деятельности. Казалось, он спешил исчерпать все возможности в жанре смычковых ансамблей.
В 1901 году был окончен Первый струнный квинтет в соль мажоре, посвященный Римскому-Корсакову. Второй, домажорный, композитор посвятил памяти Митрофана Беляева, скончавшегося в декабре 1903 года. Зрел замысел Шестого струнного квартета. Музыкальная жизнь в обеих столицах была насыщена до предела. На оперных сценах и концертных эстрадах блистали уже знакомые и совсем новые имена. К вершинам славы поднимались Шаляпин, Собинов, Ершов, Антонина Нежданова.
Оттачивали свое исполнительское мастерство Рахманинов, Игумнов, Гольденвейзер.
Желанными гостями обеих столиц стали гости-музыканты: Феруччио, Бузони, Ян Кубелик, Иосиф Гофман.
В оценке искусства Гофмана свойственная Танееву сдержанность и осторожность, казалось, ему изменила. «Гофмана считаю гением, — писал композитор Модесту Чайковскому. — Я совершенно очарован его игрой. Слух — непогрешимый. Все, что он делает, безукоризненно. Впечатлительность и красота звука совершенно исключительные. Он видит то, что от других скрыто…»
Еще в мае 1896 года начал свою деятельность «Кружок любителей русской музыки». Его учредители — Аркадий Михайлович и Мария Семеновна Керзины; люди, с музыкой профессионально не связанные, начали свой самоотверженный труд, граничащий с подвигом, продолжавшийся шестнадцать лет. Керзинские музыкальные, камерные, а позднее и симфонические утра и вечера снискали в Москве огромную популярность.
В организации концертов деятельное участие принимал Танеев и не один раз выступал с исполнением сочинений Чайковского, Аренского и своих собственных. Впервые он выступал в керзинском кружке в октябре 1903 года вместе с братьями Пресс в трио Чайковского.
Порывистый ветер грядущих перемен на первых порах был гораздо более, чем в Москве, ощутим в Петербурге.
Приезжая в столицу, Танеев запросто бывал у Корсаковых и Глазунова. В тесном дружеском кругу, недоступном для чуждых ушей, гостя посвящали в курс последних событий, слухов и догадок.
Николай Андреевич, как обычно, внешне весьма сдержанный, «левел», по словам близких, не по дням, а по часам. Гнев и отвращение к изжившему себя государственному строю чем дальше, тем все чаще им овладевали. В подобных случаях он высказывался с чрезвычайной резкостью, без обиняков. Однако творцу «Кащея», помимо воли вовлекаемому в водоворот политической борьбы, в те дни еще и во сне не снилось, что через малый срок именно его нарекут «главным коноводом забастовки».
За внешней суровостью и несколько угловатой прямотой стареющего, но несгибаемого петербургского композитора сквозило что-то необыкновенно привлекательное — мечтательная и чуть насмешливая мягкость душевная, присущая ему одному.
Он долгое время сопротивлялся неодолимому натиску времени, новых идей. «Я прежде всего человек кабинетный, — твердил он, — а главное — всецело музыкант, и ничего более». «Я не спокоен и изо всех сил держусь и цепляюсь за собственное дело и за искусство вообще».
И все же «Кащей Бессмертный» в декабре 1902 года вышел на сцену Московской частной оперы.
Аллегорический смысл, вложенный либреттистом и композитором в эту «осеннюю сказочку», как называл ее Римский-Корсаков, был настолько прозрачен, что, казалось, только слепой мог не распознать его с первого же взгляда.