– Да.
– Нет.
Раздалось с двух сторон. Дей тридцать долгих секунд смотрел в глаза цвета киолы, прежде чем улыбнуться краем губ. Чуть-чуть, чтобы отец не заметил узнавания на лице сына.
– Не знакомы, – повторил мальчик с напором, давая Нее понять, что этот спектакль необходимо продолжать.
Горькие мысли прорастали в сознании осокой, пока сон медленно обращался ожиданием неизбежного.
Нее хотелось отогреть в ладонях все улыбки своего мага, вдруг ставшие обжигающе холодными даже здесь, в воспоминаниях, в их детстве, где все еще было правильно, где Дею не было больно и страшно.
«Ему было страшно всегда. Ты просто этого не видела, Нея».
Нея сжалась в комок, скидывая на пол одеяло и обхватывая руками колени. Он был таким всегда. Играл сдержанность.
Яркие краски воспоминаний смазались и потускнели. Нея видела, как волшебник без сил падает на кровать, пачкая свежие простыни кровью, как подкрашивает волосы, как прячет под кресло бутылку и, устало выдыхая, идет в кабинет, чтобы там уснуть за столом с очередной книгой.
Вот маг впервые обернулся, но Нея не успела, как раньше, зажечь улыбку на лице. На губах Дея застыла ледяная усмешка. И глаза стали холодные-холодные, почти прозрачные. Это был не он, но Нея все-таки протянула ему руку, как тогда, в детстве, надеясь, что Дей поймет, Дей вспомнит, он ведь...
Удар от падения был ничем в сравнении с хрустом разбившихся надежд. Надрывный шепот заглушил прочие мысли. «Тебе его никогда не вернуть».
Глава 17. Два метра
Нить, обжигавшая руки, вела Ника к центру бездны, которая казалась темнее всего остального пространства.
Черные сгустки дыма, поддавшись дуновению ветра, закружились, зазмеились хвостами по полу, подбираясь к волшебнику. Он непроизвольно отшатнулся, и туман, еле-еле проступавший в дальнем углу видимого пространства, начал сгущаться.
– Ты не понимаешь, каково это – потерять друга. Ты ничего не чувствуешь! Если я умру, ты только посетуешь, что полезное оружие, которое всегда исполняло приказы, сломалось. Придется заменить, – голос, срывающийся на истерический смех сквозь слезы, был одновременно знакомым и каким-то чужим, – но только вот некем. Никто не станет тебя слушать против воли.
– Ты слишком большого о себе мнения, – сталь, резавшая воздух, расставляла кровавые точки после каждого слова. – Каждого можно заменить.
– Маму ты тоже заменил? – дрожащий голос, ставший тише. – Променял память о ней на бессмысленную войну, в которую втянул всех остальных. В которую втянул меня!
– Не будь эгоистом, Персивальд.
– Если бы не ты…
– Прояви хоть немного уважения, закрой рот и слушай, – пауза, после которой не последовало ни удара, ни крика. – Войну начал не я, и ты это прекрасно знаешь. В том, что ты не способен помочь даже тем, кого по нелепой случайности называешь своими друзьями, лишь твоя вина. Ты слаб, потому пытаешь сделать меня главным злом своей жизни, но все время забываешь одну простую истину. Тебя бы не было, если бы не я.
– Лучше бы тебя не было. Если бы я никогда не рождался, всем бы было легче!
– Всем бы было плевать, – холодная усмешка.
Хотелось отгородить друга от его отца, сказать, что эти слова – яд, неправда, просто эмоции. Но юноша не видел никого из них, не знал, где искать… Осознание загорелось новым порезом на ладони. Нить – к центру. Сердце – к сердцу. Дей точно был там, в своей памяти, запертый от дыхания смерти.
– Лучше бы ты умер, а мама осталась жива! – крик ударил отрезвляющей пощечиной, и Ник вздрогнул.
Удар пришелся на плечо: пробежавший мимо юноша не заметил его, погруженный в свое бессилье.
– Дей! – окликнул Ник, и выругался, прижимая к себе руку, когда нить глубже вонзилась в ладонь, рассекая ее до кости. – Сшатээс, Дейхад! – когда поднял взгляд, никакого Дея в этом мире уже не было.
Пространство вспыхнуло, давая Нику увидеть то, что было скрыто от его взора туманом и бесконечной темнотой. Вокруг, насколько хватало глаз, все было усеяно осколками зеркала. Ник поднял ближайший, всю поверхность которого покрывали пятна. Неловкое движение – и с ладони сорвалась алая капля, сливаясь с сотней чужих. Ник рукавом стер кровь с зеркала, вглядываясь в отражение.