VIII
Танги приехал в Мадрид рано утром. С вокзала д’Аточа ему удалось проскользнуть незаметно. Большой город ослепил его. Он любовался красивыми зданиями с бронзовыми конями на портиках; широкими аллеями, обсаженными тенистыми деревьями; длинными, прямыми улицами. Уличное движение было очень оживленным, и Танги приходилось остерегаться, чтобы его не раздавили. Он двинулся по Пасео де Прадо, вышел на улицу Алькала и дошел почти до парка Ретиро. Тут он остановился возле пруда. Его радовала мысль, что он родился в этом красивом городе. Обитатели Мадрида казались ему приветливыми. Танги решил, что они держатся и разговаривают, как настоящие столичные жители.
Прохожие оглядывались на него. Несколько человек, взглянув ему в лицо, рассмеялись. Танги недоумевал, чему они смеются. Он заметил автоматические весы и подошел, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Волосы у него были всклокочены, а все лицо измазано сажей. Тогда он отыскал небольшой фонтан между деревьями и умылся. Теперь он успокоился: он может снова бродить среди людей.
Он решил посмотреть дом, в котором родился. Пройдя по улице Веласкеса, а затем по улице Гойя, он остановился перед небольшим особняком с фасадом во французском стиле и улыбнулся. Ему казалось забавным, что он внук человека, жившего в этом доме и владевшего громадными поместьями и множеством домов по всей Испании. Потом он пожал плечами и двинулся дальше. Прежде чем отправиться в «Общество охраны малолетних», ему хотелось немножко посмотреть свой родной город. Он вновь поднялся по улице Алькала, прошел через Пуэрта дель Соль, спустился на Гран Виа и двинулся вдоль Кастельяна. Он был восхищен. С теплым чувством разглядывал он все, что его окружало. На улицах было очень людно, и он радовался, что кругом теснится такой привлекательный народ. Но в конце концов он очень устал и решил отыскать ту, к которой он привез рекомендательное письмо.
Это оказалась очень высокая, худощавая женщина с седыми волосами, одетая в черный костюм мужского покроя. Небольшие быстрые черные глаза оживляли ее бледное, ненакрашенное лицо. На шее у нее висел золотой медальон — единственное ее украшение. Она прочла письмо и снова перечитала его, после чего принялась внимательно разглядывать Танги, по-видимому обдумывая то, что было написано в письме. Затем она стала расспрашивать его, а Танги отвечал ей очень осторожно, потому что она часто задавала те же вопросы, но в ином порядке, а у него было кое-что, о чем он не хотел рассказывать. Наконец она спросила его, верит ли он в бога. Тут Танги не знал, что отвечать. Дело в том, что он и сам не знал, верит ли он в бога или нет. Он был к нему совершенно равнодушен и не понимал, на что он ему нужен. В заключение женщина сказала Танги, что пошлет его к святому человеку, поистине святому. Танги обрадовался, что она согласилась заняться им.
В тот же вечер он уже оказался в поезде, едущем в Андалузию. С ним в купе сидело еще несколько мальчиков; они смеялись и, по-видимому, были счастливы. Их сопровождал человек лет сорока, который казался очень добрым.
Танги глубоко вздохнул. Он уже привык, что его вечно швыряло туда-сюда… Он был почти доволен. Но тут он подумал о Фирмене. Неужели полиция схватила его? Танги вспомнил первую ночь, проведенную с ним на свободе, у моря. Крупные слезы выступили у него на глазах. Они тихонько скользнули у него по носу и скатились на пол. Один из мальчиков закричал:
— Сударь, он плачет!
Человек, сопровождавший детей, взял Танги за руку и ласково сказал:
— Не надо плакать. Вы едете в очень хороший коллеж. Вы станете там настоящим человеком. Вот увидите!
Танги улыбнулся. Как он устал! Он не мог заставить себя не думать о Фирмене. Что станется с ним? Он спрашивал себя, будет ли когда-нибудь на свете такая страна, где станут любить и защищать детей. Потом прислонился головой к спинке скамьи и забылся. В полночь мальчики разбудили его, чтобы показать Сьерру Морену. Но он только бросил печальный взгляд на дикие утесы, застывшие навек между небом и Землей. Это было величественное зрелище. Но Танги очень устал и тут же снова заснул.
IX
Отец Пардо был худой человек с проницательным взглядом, в котором светились ум и глубокое участие. На его поседевшей голове виднелась небольшая лысина. На вид ему было лет сорок — сорок пять. Он носил очки и часто снимал их, чтобы потереть глаза. Танги понял, что он делал это машинально.
Танги вошел к нему в кабинет около пяти часов вечера. В половине девятого он все еще сидел у него. Танги говорил от всего сердца, как не говорил еще ни разу в жизни. Этот человек сразу внушил ему безграничное доверие. Мальчик видел по его взгляду, что первый раз в жизни он понят до конца. Он рассказал ему все, открыл свои самые сокровенные мысли, словно на исповеди: он говорил о матери, об отце, о своих погибших надеждах, о высылке в лагерь из-за чудовищной ошибки, о Гюнтере, исправительном доме, Фирмене… Отец Пардо слушал его с глубочайшим вниманием. Иногда он вставлял какое-нибудь замечание пли задавал вопрос — например о порядках в лагере, — но чаще всего слушал молча. В сгущавшейся темноте Танги почти не различал черты его лица. Он говорил быстро и взволнованно. Каждая фраза, казалось, освобождала его от тяжкого груза. Он чувствовал, что становится другим человеком от одного сознания, что этот священник согласился выслушать его.