Кабинет отца Пардо был небольшой, узкой комнатой. Там стояли заваленный книгами стол, кресло, стул. В одном углу — небольшая скамеечка для молитвы под висящим на стене распятием, в другом — скелет на подставке. Перед отцом Пардо, за спиной у Танги, находилось распахнутое окно, из которого открывался вид на холмистую местность, поросшую оливковыми рощами, а вдали высились снежные вершины Сьерра Махина.
Наконец Танги замолчал. Отец Пардо улыбнулся. У него была особенная улыбка, как у человека, который не хочет выдать своей чувствительности и всегда заставляет себя сдерживать порывы своего сердца.
— Здесь тебе не угрожают ни замки, ни постоянный надзор, — сказал он. — Ты будешь свободен. Если когда-нибудь ты захочешь уйти, никто не станет удерживать тебя… силой. Пока ты не обретешь иного очага, я хочу, чтобы ты считал этот дом своим домом. Мы здесь не для того, чтобы наказывать или притеснять тебя, но лишь затем, чтобы помогать тебе в меру наших сил. — Отец Пардо немного помолчал. — Не все будет даваться тебе легко. Детям, собранным здесь, знакома лишь одна жизненная проблема — проблема нищеты, древняя, как сама Андалузия. Они немного грубоваты, но не озлоблены. Тебе же они покажутся слишком юными. Знаешь ли ты, что больше всего старит человека? Разлуки. Чем больше ты переживаешь разлук, тем ты становишься старше. Постареть — это расстаться с кем-нибудь или с чем-нибудь. Ты будешь чувствовать себя старым среди них… Возможно, что они не смогут понять тебя до конца; они будут считать тебя чудаком… Но, если ты почувствуешь, что у тебя что-то не ладится, приходи ко мне в кабинет. Мы всегда найдем, о чем поговорить. Мы будем одни… с Филистоном. — И отец Пардо указал пальцем на скелет.
— Кто это? — спросил Танги.
— Филистон. Мой лучший друг! Я купил его, когда был еще на третьем курсе медицинского института. Я учился в Гренаде. Денег у меня было немного. Мой отец, тоже врач, вырастил четырнадцать детей. Ты понимаешь… приходилось экономить. Заниматься анатомией я ходил к товарищу. Как-то он узнал, что в одном месте по случаю продается скелет. И я купил Филистона за очень умеренную цену. Вечером после этой покупки я был так счастлив, что уложил Филистона на кровать рядом с собой…
Танги невольно сделал испуганное движение… Отец Пардо насмешливо поднял брови:
— Как! Неужели ты будешь бояться Филистона? Это чудесный товарищ, и ты можешь вполне положиться на его скромность. А много ли найдется людей, о которых можно это сказать?
Танги улыбнулся. Когда он вышел от отца Пардо и направился в столовую, он чувствовал себя счастливым и обновленным. Он глубоко вздохнул. Кругом стояли мир и тишина. Только церковные колокола Убеды, медленно отсчитывая удары, нарушали вечерний покой.
Коллеж помещался в красивом здании современной постройки. Из окон открывался вид на долину, засаженную оливковыми деревьями. В светлые ночи вдали мерцали огоньки Хаэна.
У Танги была отдельная комната. Там стояла очень простая мебель: кровать, стул, рабочий столик, полка для книг и в углу умывальник с зеркалом. Танги любил заниматься в своей комнате, когда в коллеже все затихало. Из его окна виднелась вдалеке Сьерра Махина. Когда он просыпался, взгляд его прежде всего падал на эту величественную гору, окутанную сиреневой дымкой и увенчанную белым гребнем. Казалось, будто она так близко, что до нее можно дотянуться рукой, но на самом деле до нее было больше двадцати километров.
С первых дней Танги познал тут такое счастье, о каком никогда и не мечтал. Им овладело лихорадочное желание учиться. Несмотря на все свои странствования, он находил возможность много читать; но знания у него, как у всех самоучек, были очень непрочны и бессистемны. Здесь он обрел то, чего ему всегда недоставало: хороших преподавателей.