— Отбоя не было.
— Это что, вот так теперь все время будет? Команды, беготня? — нахмурился Генрих. У него болело все тело, от усталости и голода его пошатывало. От мысли, что он не может просто завалиться и поспать, потому что надо ждать разрешения от командира, ему стало обидно.
— Привыкай, — бросил Саша.
Цви отсутствовал недолго. Он вернулся и не с пустыми руками. Принесли мясных консервов, хлеба, фруктов и кофе. Есть уселись прямо в палатках.
— Живем! — наворачивая мясо ложкой прямо из банки, с набитым ртом произнес Генрих.
— Да, командир оказался лучше, чем я о нем думал, — кивнул Саша.
— Да и ты тоже… раскомандовался, — засмеялся Давид. — Командир полка, нос до потолка!
— Да уж, — согласился Саша. — Даже поймал себя на том, что мне это нравится.
— От себя не уйдешь, — глубокомысленно произнес Генрих и сделал значительное лицо.
— Не ты первый мне это говоришь, — Саша удивленно посмотрел на Генриха.
— А кто еще это говорил? — полюбопытствовал Генрих.
— Был один человек, в Киеве. Тоже, как ты — мудрец, каких поискать, — ответил Саша. — Был? Почему был, — Генрих проигнорировал подколку. — Он тоже умер, как Прасковья?
— Нет, не как Прасковья, — Саша помрачнел. Висящий на центральном столбе палатки керосиновый фонарь расцветил лица во все оттенки желтого. Саша посмотрел на вьющуюся вокруг фонаря мошкару и мрачно сказал: — Я точно не знаю, что с ним случилось. Но меня он просветил насквозь, как рентгеном и понял то, о чем я сам не догадывался…
С Михалычем Саша познакомился в пивной, где был частым гостем. Вернувшись в Киев, он устроился работать в школу, учителем немецкого. На фронт Саша ушел с последнего курса. После войны в школах не хватало учителей, и его взяли, несмотря на отсутствие диплома. Районо выделило ему комнатушку в доме напротив того, в котором он провел свое детство. Сначала он думал, что сможет доучиться и даже подал документы в институт на заочное отделение. Но учеба не шла. После очередного отказа из НКВД, он запил. За это его едва не уволили с работы, но в последний момент оставили — все-таки заслуженный человек, орденоносец. Больше в запой он не уходил, но пил постоянно, не уходя спать без рюмки-другой. После уроков Саша шел в пивную на Мало-Вышгородскую. Там, в прокуренном, душном подвале, за потемневшим от времени столиком он выпивал несколько кружек горького, невкусного пива и только потом шел домой.
Однажды, когда он уже примелькался в пивной, из махорочного дыма выплыл один из завсегдатаев. Он подошел к Сашиному столику и со стуком опустил на него недопитую кружку. Саша всегда пил один, ни с кем в пивной за все время так и не познакомился. О подошедшем к нему человеке он знал только то, что того зовут Михалыч и то только потому, что все его так называли. По внешнему виду Михалыча можно было с легкостью почитать его биографию. Застиранная, давно потерявшая цвет солдатская гимнастерка третьего срока, золотая нашивка за тяжелое ранение и одинокий кружок медали «За отвагу» на груди однозначно свидетельствовали, что ногу Михалыч потерял не под колесами трамвая. После войны много таких было — тихо спивающихся калек.
Михалыч поправил костыль, отхлебнул из кружки, посмотрел на Сашу поверх ободка и сказал в сторону:
— Мы положили все силы, чтобы взойти на этот перевал и взошли. За перевалом мы увидели зеленую долину, ярко освещенную солнцем. Радуга указала нам направление. Мы думали, что дальше будем жить счастливо и беззаботно, что все худшее позади. Но когда мы сошли с перевала вниз, солнце зашло. Долина погрузилась во тьму. Исчезли яркие краски, и все вокруг стало серым. А те, кто шел рядом с нами, превратились в серые тени, непохожие на себя прежних. И мы тоже изменились, потеряли надежу и веру. Мы потеряли голос, как будто вместе со светом пропала возможность говорить. Душно! — Михалыч рванул воротник. Он заглянул Саше в глаза и Саша удивился, не обнаружив в них безумия. — Угостишь пивом? — заросший щетиной кадык дернулся.
— Н… — Саша хотел было сказать «нет», но отчего-то передумал. Кивнул и сходил к стойке. Разбитная продавщица налила ему две кружки. Саша вернулся за столик. Михалыч ждал его, раскачиваясь на костылях.
— Светлое будущее, — отхлебнув, начал Михалыч.
— Погоди, — Саша остановил его жестом. — Расскажи мне про справедливость.
Михалыч поперхнулся и уставился на Сашу.
— Справедливости нет, — сказал он после долгого молчания. — Это мираж, химера сознания. Есть объективная реальность, данная нам в ощущениях. А справедливость категория субъективная и зависит исключительно от внутренних установок и критериев. В экзистенциальном смысле…