Мы были уверены, что следующий день принесет нам много отгадок. И самую главную – кто убийца?
Уходя, мы все-таки решились еще на один вопрос.
- Аля, а вы знаете, кто была эта женщина-экстрасенс?
- И знать не хочу!
- И все же… Быть может, вы даже родственники. Так вот, это – Жулиана Галактионовна Морозова!
- Что-о-о?
Аля приподнялась на подушках, качнулась, словно пьяная, и мы, уже одетые и стоявшие в дверях, вновь бросились к ней. Но она уже пришла в себя и четко произнесла:
- Знать никого не знаю с таким идиотским именем и отчеством!
Зоя Алексеевна выразительно стукнула себя по лбу.
- А имя – Каролина? Оно вам больше нравится? – спросила она.
И тут Аля сорвалась. Наверное, такое может быть со всеми. Она вскочила с кровати и закричала:
- Вон! Вон отсюда! Вы хотите довести меня до психушки?
И уже помягче добавила:
- Уходите. Прошу вас. Завтра я вызову себе врача. Уйду на больничный и оставьте меня в покое.
Мы хотели сделать именно так, но дальнейшие события показали, что это совершенно невозможно.
Глава 19
В саду, под старой липой
Огромный старый сад дышал чистотой и покоем. Неохватные вековые деревья стояли крепко, ощущая свое величие и основательность. Ветерок перебирал их ветви словно струны и казалось, что весь этот зеленый мир колышется, трепещет и разговаривает своим особым языком, который мы никак не научимся понимать. Леонид Гаврилович Серженко вел под руку пожилую даму в белом халате и распахнутом легком пальто. Они шли по дорожке, затем свернули на узкую тропинку, где можно было идти лишь друг за другом. Женщина пошла впереди, ибо знала, куда и зачем они направляются. Он ждал ее больше суток, за ней специально ездили на дачу, ибо там не было телефона, а мобильники дама не признавала, считая их исчадием ада. Ждал ее потому, что как только появился в этой районной больнице и сказал, зачем он сюда приехал, ему тут же ответили, что путеводителем в его поисках может быть только Тамара Владимировна. Лишь она знала Лину Георгиевну еще до этой больницы, она устраивала ее на работу. Но, что самое существенное – она хорошо знала отца Лины. Да, да, всеми уважаемого хирурга, который совершил такое! Такое… Что именно совершил хирург, сказать Леониду Гавриловичу никто не решился. В ожидании Тамары Владимировны он не сидел сложа руки, а беседовал с теми, кто хоть немного знал убитую докторшу. Картина вырисовывалась какая-то безрадостная… Лина Георгиевна была замкнута, неразговорчива, уходила от всяческих расспросов, не участвовала ни в каких коллективных празднованиях и посиделках. Работала ли она вместе со своим отцом? Как-никак, а одинаковые специальности. Нет, не работала. Его уже к тому времени в этой больнице не было, перевелся в Москву. Вообще из разговоров с медиками о Лине Георгиевне Серженко сделал пока один-единственный вывод – тайна сия велика есть. И вот теперь долгожданная Тамара Владимировна вела его, как она выразилась, «к тому самому дереву». Он покорно шел, ругая себя за то, что не надел осенние непромокаемые ботинки, а пустился в командировку как на прогулку по асфальту и вот теперь чувствует, что промочил ноги – тропинка-то узкая, а трава высокая и мокрая.
- Вот это дерево, - тихо произнесла Тамара Владимировна, остановившись возле огромной ветвистой липы. – А вот эта ветка… Обломана с одного края, видите? Это когда его доставали… Когда веревку снимали… Сначала ведь подумали, что он мертв… Гера-то… Тут же некоторые и раззвонили о его смерти. Аля-то, родная его дочка, сюда ведь на похороны приехала, она мне в этом призналась.
- Извините, а… Вопрос мой не совсем… гм… корректен. А как же он живой-то остался? Веревка, что ли, не выдержала?
- Да что вы, веревка была прочная. Вы повернитесь и посмотрите на наше здание. Вон на те окна, видите?
От дерева хорошо просматривались лишь три окна, остальные скрывала листва.
- Вот в среднем окне больная лежала, девушка, которую он прооперировал. А рядом – ее мать. Она дежурила, не спала. У окна в те минуты стояла. На луну, говорила, любовалась, как она весь сад заливала своим светом. Чувствовала себя как в сказке. И вдруг увидела, как в этот сказочный туман ныряет Георгий Иванович. Ныряет – и не выныривает обратно. Женщина не дура, сразу забила тревогу, побежала туда вместе с медсестрой и нашим травматологом, молодым мужчиной, которому тогда негде было жить и ему разрешили – временно, конечно – поселиться в одной из палат. Он Геру-то и снял. Я подоспела, когда Гера уже на земле лежал. Недвижим. Но я, знаете, всегда чувствую, когда человек жив, а когда мертв. Вот подхожу и сразу чувствую. Мне это дано. Называйте такую способность даром, провидением, как хотите, только я сразу принялась делать ему искусственное дыхание. По-своему. Как мы на фронте делали.