Серженко очень занимал этот вопрос. Больной, полусумасшедший отец, бесконечно меняющиеся женщины, которых еще привлекало его громкое имя, женщины-однодневки, отсутствие всяческого родительского внимания… Неужели такая свобода может быть дорога? Тем более, что жена Селина – родная тетя Лины, сестра ее отца. То есть она попала не в какую-то чужую семью, а к родным людям! И странно, что стремилась от них убежать. Не из-за Али же, в самом деле… Этот вопрос вырвался у него сам собой.
- Да конечно, не из-за Али. Аля сама горемычная. Эх, не хотела я вам говорить, да, видно, все же надо. Но, замечу, и вы знайте, что никаких определенных выводов из того, что я вам поведаю, делать нельзя. Просто неэтично. Мало ли что там было…
А было вот что. На платформе стояли Георгий Иванович и Лина. Тогда ей было лет весемнадцать. Ждали электричку. Она стала подходить. Георгий Иванович схватил Лину, обнял ее изо всех сил и стал целовать. Сначала он покрывал поцелуями ее лицо, затем остановился на ее губах и не мог оторваться. Она же вырывалась как могла, била его сумочкой по спине, а потом рванулась так, что длинный рукав ее платья оказался почти оторванным. Так она и влетела в электричку – без рукава. А Тамара Владимировна оказалась в том же вагоне и видела, как две женщины помогли Лине привести себя в порядок.
Молча дошли они до больничного корпуса. Серженко заготовил еще один, последний вопрос, но видел, что Тамаре Владимировне, в свое время, видимо, обожавшей доктора, трудно дается этот негатив. И все же…
- А как у него было с наркотиками? У вашего Георгия Ивановича?
- Думаю, именно они и спровоцировали такое поведение по отношению к Лине, - отчеканила она.
Серженко понял – прежде чем сделать такой вывод, она все продумала, проанализировала, и ей можно было верить. Он уже хотел попрощаться, но Тамара Владимировна остановила его.
- Да, и еще одно. Не знаю, пригодится вам это или нет. Когда Георгий Иванович уже работал в Москве и заболел, до нас тут дошли слухи, что он написал завещание. И жену свою якобы заставил это сделать. Она, знаете, слепо ему повиновалась всю жизнь. Так вот, завещал он все, что имел, не обеим своим дочерям, как следовало бы ожидать, и не одной Але – все-таки родная, иные это бы поняли. Нет, завещал он все Лине Георгиевне!
- Потрясающая несправедливость. Аля-то об этом знала?
- Сначала, может, и нет, а потом узнала. И мать ее это подтвердила. Какое-то время Аля даже перестала к ней ездить. Не знаю, как сейчас.
- А не боролась? За свои права.
- Не боролась. Только ушла из клиники, где все про это было известно. Перевелась туда, где и произошли эти ваши убийства.
- Но ведь тогда она, именно она могла отравить Лину Георгиевну.
- Не думаю. Скорее, Лина сама могла уйти из жизни… Хотя и это маловероятно…
И Тамара Владимировна стала доказывать, что тяжесть собственного психологического груза не может позволить человеку совершать какие-то решительные действия – он бывает просто не в силах это осмыслить… Но почему-то в словах ее не было той убежденности, какая отмечалась в начале их разговора. Очевидно, она заколебалась. И попросила позже, когда все прояснится, обязательно сообщить ей результаты расследования.
Вот с такими фактами, догадками, а, может, и домыслами Леонид Гаврилович Серженко и отправился назад, к Зое Алексеевне и к нам, самодеятельным сыщикам, которые ждали его с большим нетерпением.
Глава 20
Рога и копыта
В частном детективном агентстве царила растерянность, что было весьма редко. Но это состояние длилось недолго, потому что их клиентка, униженная и оскорбленная своим неверным мужем, произнесла тираду, которая должна была помочь найти выход из любого положения!
- Повторяю – завтра, в день его рождения, рога должны висеть на дверях его съемной квартиры – раз, на калитке дачи, где он с ней обжимается – два, и, главное, на дверях его рабочего кабинета! Понимаю, сделать это будет труднее всего, там охрана – как цепные псы, так что в расходах себя не ограничивайте! Я за все заплачу! И за риск – тоже!
- И за рога. Их не так просто сейчас добыть, - заметил один из бывших оперативников, сокращенных в связи с последней ментовской реформой.
- Разумеется! Главное – ни на что не скупитесь! Мне даже, извините, выгодно и радостно тратить его деньги на него же, получается, самого. На благое дело перевоспитания таких козлов! Он, вероятно, забыл в любовном угаре, что я имею право пользоваться его накоплениями, но я-то этого не забыла! Он должен знать, с какой стервой связался. Так что, могу даже выразиться – сорите деньгами!