— Поздравляю вас, сенатор. Вы должно быть, гордитесь своей дочерью? — Джек энергично потряс руку Смитсона и еще сильнее прижал к себе Эйприл.
Приведенный в замешательство седовласый джентльмен с трудом нашелся, что ответить.
— Да, Деб моя единственная дочь. Что-то не припомню вашего имени, молодой человек. — Он говорил хрипловато-скрипучим голосом, растягивая слова на техасский манер, и его медленная фраза показалась такой же раздутотолстой, какими были линзы сенаторских очков.
Сощурив глаза, известный политик внимательно посмотрел на него через увеличительные стекла, и Джек чертыхнулся про себя, подумав, что совсем не учел того, что сенатор мог вполне узнать его. Джек вел в основном международные репортажи и очень редко касался политики Соединенных Штатов, но в последнее время благодаря современным средствам массовой информации мир стал довольно тесен.
— А вы, случайно, не…
— Здешний фотограф? Совершенно верно. Госпожа Морган специально пригласила меня ради такого торжественного события. — Отпустив, наконец, руку Смитсона, он приподнял висевший у него на шее фотоаппарат, чтобы его слова прозвучали убедительнее.
— Ах так, ну что ж, надеюсь, вы как нельзя лучше справляетесь с работой.
Заметив, что сенатор вновь превращается в гордого отца, Джек облегченно вздохнул.
— Признаться, я только профинансировал все это мероприятие, на этом моя роль закончилась, — продолжал Смитсон. — Всем же остальным занималась Марта — это моя жена — и то, что праздник удался, я считаю, — целиком ее заслуга.
Эйприл все еще опиралась на Джека, давая тем самым понять, что нуждается в нем; и он ни на секунду не сомневался и мог поспорить на любой из своих призов, что позже она пожалеет об этом. Но в данный момент для него это было вполне достаточным, чтобы решить, в каком направлении действовать дальше.
Поведение Джека немного смутило Эйприл, но сейчас ее гораздо больше беспокоила мысль о том, как побыстрее избавиться от старика-сенатора. Еще минута, и она уже совершенно оправилась от растерянности, и улыбка снова озарила ее лицо. Неожиданно Джек расслабил руку, которой обнимал за талию, и, почувствовав это, она сама еще крепче прижалась к нему.
— Правильно, обопрись на меня, mi cielo, — прошептал ей на ухо Джек, в то время как сенатор монотонно гудел что-то о своей дочери. — Не бойся!
Ее тело мгновенно напряглось, и она попыталась отстраниться от него.
— Спасибо, но я могу спра… — шепот прервался на полуслове, когда Джек снова притянул ее к себе и тут же переключил внимание на Смитсона:
— А знаете, сенатор, мне кажется, я еще не сделал ни одного снимка вас и вашей очаровательной жены. Марта, так ее зовут? Джек ловко подхватил политика под руку, которой тот выразительно жестикулировал, и, лавируя между людьми, повел не успевших опомниться старика и Эйприл к столику с закусками.
— Вообще-то мне кажется…
— А теперь, позвольте, я предложу госпоже Морган чего-нибудь съесть, — непринужденным тоном перебил политика Джек. — Я уверен, вы прекрасно знаете, что такое люди, помешанные на своей работе. У них никогда нет времени оставить свои дела и поесть по-человечески. И если бы не ее сотрудники, госпожа Морган просто валилась бы с ног от усталости и голода.
Джек и дальше продолжал нести подобный вздор, и Эйприл, совершенно сбитая с толку его болтовней, не знала, что сказать, чтобы остановить его. К тому же, честно говоря, она была несказанно рада, когда Джек, не говоря ни слова, пришел ей на выручку после того, как сенатор, сам того не замечая, заставил ее покраснеть. Не успела Эйприл еще сообразить, что же, все-таки, происходит, как она уже сидела на раскладном садовом стульчике, держа в одной руке тарелку с какой-то едой, а в другой — кружку с пуншем. Когда она наконец все поняла и подняла глаза, чтобы поблагодарить своего спасителя, он подходил уже к середине лужайки, все еще буксируя за собой сенатора.
Эйприл рассеянно надкусила маисовую лепешку с сыром, продолжая следить за Джеком, который уже брал в плен элегантно одетую яркую блондинку. Узнав в ней Марту Смитсон, Эйприл подумала, что жена сенатора наверняка уже поддалась его обаянию. Этот человек обладал каким-то удивительным чутьем. Иначе как объяснить то, что он появлялся рядом именно в тот момент, когда Эйприл требовалась помощь? Однако она была не настолько глупа, чтобы не понять, что за эту помощь придется платить.
Несколько раз во время церемонии и после нее она оборачивалась, чувствуя на себе его пристальный взгляд. Каким образом она угадывала, что это именно его взгляд, оставалось для Эйприл загадкой. Одна только мысль о том, что он заинтриговал ее точно так же, как, по всей видимости, и она его, выбивала из колеи.
Она заставила себя отвести глаза от его высокой стройной фигуры и посмотрела в свою тарелку. Но это не помогло. Его образ не покидал ее мысленного взора, как она ни старалась. В черном фраке и в черном галстуке Джек Танго был неотразим. И что из того, что фрак был так туго натянут на широких плечах, что каждый раз, когда он наклонялся над своим треногим фотоаппаратом, казалось, вот-вот разойдется по швам? И что из того, что широкий шелковый пояс постоянно сползал на бедра, приковывая ее взгляд к его сильным ногам. Любой мужчина выглядит красавцем в смокинге.
Да, она не могла не признать, что даже мысленный образ Джека Танго не давал ей покоя.
К тому же, он снова назвал ее mi cielo. Эти слова, которые она слышала в последний раз десять лет назад, притупленные болью, лежали где-то на дне памяти. Отец постоянно называл ее так, безжалостно используя это ласкательное имя, когда убеждал дочь не подавать в суд на Алана Мархама за его грязные домогательства. Мархам был начальником Эйприл и ко всему прочему деловым партнером отца, не говоря уже о том, что баллотировался в то время в государственный сенат.
Отец перестал называть ее ласкательным именем задолго до того, как дело было рассмотрено в суде. А потом ее и отца с ног до головы облили дерьмом. И после этого он называл ее другими далеко не ласковыми словами. Теперь же он и вовсе никак не называл ее.
И вот прошло десять лет, и ей стало известно, что Алан Мархам, человек, которому она так безуспешно пыталась закрыть дорогу в сенат, тот самый человек, который не остановился ни перед чем, чтобы унизить и втоптать ее в грязь перед лицом всей нации, готовился объявить себя кандидатом в президенты Соединенных Штатов.
Кусок застрял у нее в горле, и она решила, что нужно поскорее уйти отсюда. Положив на тарелку наполовину съеденную лепешку, Эйприл отдала ее вместе с кружкой пунша, к которому не притронулась, проходившему мимо официанту. Потом поднялась со стула и отправилась на поиски Кармен. Убедившись, что все находится под контролем, она быстро нашла молодоженов и подошла к ним, чтобы попрощаться, хотя даже не сомневалась, что уже в следующую минуту они забудут о ее существовании. С того момента, как жених подал невесте руку, эти двое не сводили глаз друг с друга.
Стараясь не поддаваться нахлынувшей на нее при этой мысли грусти, Эйприл осмотрелась в поисках сенатора и его жены. Конечно, уйти не попрощавшись с ними и не поинтересовавшись лично, всем ли они довольны, и не нужно ли им еще что-нибудь, будет более чем невежливо, но ей страшно не хотелось еще раз встречаться с ними. Наконец она заметила их в сотне метров от себя.
Похоже, их внимание было целиком поглощено какой-то беседой; и неудивительно — рядом с ними стоял Джек. Она тотчас же повернулась к ним спиной, прежде чем он успел обернуться и поймать ее пристальный взгляд, и быстрыми шагами направилась к дому. В ее голове кружился вихрь мыслей, и единственное, чего ей сейчас хотелось, это спрятаться от всего и от всех, чтобы хоть немного прийти в себя. Не задумываясь над тем, от кого она больше стремилась сейчас убежать — от сенатора или от Джека, Эйприл нырнула в прохладу коридора и поспешила в свой кабинет.
Взгляд Джека оторвался от миссис Смитсон, с которой он вел разговор, как раз в тот момент, когда Эйприл скрывалась в боковой двери. Черт, ему нестерпимо захотелось догнать ее. Но вместо этого он заставил себя сделать еще один неторопливый глоток ледяной воды. У него будет еще предостаточно времени, чтобы выяснить, что же все-таки произошло между сенатором и Эйприл. Он взглянул на часы. По его подсчетам ее долг составлял уже пять часов.