Реальность такова, что единственный в России Музей янтаря ныне влачит жалкое существование. Музейная экспозиция практически не пополняется, пять-семь новых экспонатов в год — это максимум. Финансирование крайне скудное, музей весь в долгах. Тот же Янтарный кабинет, к примеру, давно уже отказался от сотрудничества, найдя более прибыльные каналы для сбыта своей продукции. Выставочные залы, подсобные помещения и коммуникации нуждаются в капремонте. Надоело все это Розановой до чертиков. Но она знала одно: стоит ей уйти из музея, и все здесь рухнет в считанные дни.
— В аварийную службу сообщили?
Охранник повернул голову на звук раздавшихся в вестибюле шагов. Одного из визитеров он узнал без труда. Вадима Ломакина знают в городе если не все, то очень многие. Ну а уж те, кто хоть каким-то боком связан с янтарным бизнесом, просто обязаны его знать: Вадим Петрович — талантливейший художник, первый номер, если так можно выразиться, в сфере дизайна изделий из янтаря. В последние годы благодаря пышному ренессансу янтарных промыслов он круто поднялся и теперь владеет полудюжиной художественных салонов и промышленных мастерских.
Тенью за ним следовал короткостриженый крепыш в черном, смахивающий на сотрудника бюро ритуальных услуг.
— Не обращайте внимания, — сказала Розанова. — Ну так что, звонили в аварийную?
— Да, просил срочно выслать автоцистерну и бригаду ремонтников… Но если их не тормошить, то они ни черта не будут делать. Вы же в курсе, Елена Владимировна… Позвоните лучше сами, тогда, может, они начнут шевелиться.
— Лена, кончай ерундой заниматься, — в голосе подошедшего к ним мужчины послышалось легкое раздражение. — Мы можем наконец спокойно поговорить?!
— Я занята, Вадим Петрович, — спокойным тоном сказала Розанова. — Не видите, у нас потоп?
Охранник, вооружившийся мощным фонарем, толкнул дверь, ведущую в подземные казематы, и стал спускаться по каменным ступеням. Розанова, опустив олову, скептически посмотрела на свои легкие туфельки, вздохнула в унисон невеселым мыслям, после чего отправилась вслед за вохровцем.
Из глубины казематов, приспособленных для нужд музея, дохнуло сыростью и устоявшимся запахом плесени. Подобные ЧП здесь возникали не раз и не два. Башня Дона была заложена неподалеку от устья Безымянного ручья, впадающего в Верхний Замковый пруд. Весной, во время таяния снегов или после ливневых дождей, уровень грунтовых вод резко повышается; вода просачивается сквозь каменную кладку, на цементном полу постепенно скапливаются лужицы, а случается и так, что подвалы затапливает наполовину.
Желтый круг фонаря скользнул по темной маслянистой поверхности воды — она уже доходила до второй снизу ступени, — затем прошелся по сводчатым кирпичным стенам.
— Видали, что творится? Вода прибывает, и очень быстро… Час назад было сантиметров пятнадцать, а сейчас уже почти полметра наберется…
Часть подземных помещений была приспособлена под архив и хранилище экспонатов. Все самое ценное, включая переписку с отечественными и зарубежными архивами и музеями, предусмотрительно переместили наверх, но это была лишь небольшая часть накопленного за годы существования музея добра.
— Придется часть ящиков переставить на верхние стеллажи, — решила Розанова. — А что не поместится, вытащить в вестибюль.
— Лена, ты не могла сразу сказать, что тебе нужна помощь? — раздался голос за спиной. — Я что, когда-нибудь отказывался помочь?
— Вадим Петрович, а вы не боитесь испачкать костюмчик? — не поворачивая головы, сказала Розанова. — Здесь, знаете ли, грязь, запахи, это не для вашей утонченной натуры.
— Ладно, злючка, будет тебе, — мирным тоном произнес художник. — Сейчас я скажу своим ребятам, они подмогнут… Тебя как зовут? Виктор? Ну вот, Виктор, для тебя, я вижу, это не первое ЧП, будешь за старшего… Моим амбалам даже полезно будет слегка мускулы поразмять. Это работа не для женских ручек, особенно таких нежных, как у нашей золотой Елены Владимировны…
Розанова колебалась лишь мгновение. А почему бы и нет? Пусть лбы повкалывают, хоть какая-то польза от них будет. К тому же ей не придется самой звонить в городские службы и клянчить технику и людей. Достаточно будет Ломакину сделать пару телефонных звонков, особенно если он сошлется при этом на Алексея Игоревича, и все проблемы будут миром решены.
— Ладно, будь по-вашему. Но учтите, ваша помощь меня ни к чему не обязывает.
Камбалу присоединился второй телохран Ломакина, состоявший одновременно при нем личным шофером. Оба переобулись в высокие резиновые сапоги и под предводительством слегка изумленного таким поворотом вохровца безропотно спустились в казематы.
В гулком вестибюле остались только двое: художник и Розанова. Сделав нужные распоряжения по телефону, Ломакин убрал мобильник в карман, после чего стал пристально, как бы прицениваясь, разглядывать молодую женщину, пытаясь понять, что скрывается за маской холодности и равнодушия.
—И что? — осведомилась Розанова. — Каков диагноз?
— Невменяема, — на худощавом нервном лице художника появилось слабое подобие улыбки. — Не понимаю я тебя, Лена. Вас, женщин, сам черт не разберет… Если ты играешь, то очень тонко. Смотри только не заиграйся…
— А если это не игра? Если я живу просто и естественно? Если я живу, как выражаются в близких к вам кругах, «по понятиям»? По своим, естественно, понятиям и законам? Что тогда?
— В таком случае я охарактеризовал бы тебя одним словом — дура.
— Спасибо на добром слове. Что еще хорошего скажете?
Ломакин тяжело вздохнул:
— Вроде бы взрослая девушка, значит, проблемы переходного возраста уже позади… До климакса, извини, еще дожить надо, значит, причина кроется в чем-то другом… И замужем успела побывать, кое-какой опыт имеется, пусть и негативный…
— Не лезьте в мою личную жизнь!
— Не понимаю, — Ломакин сделал рукой неопределенный жест. — Что это за хрёнотень? Что ты забыла в этих руинах? Зачем понапрасну расходуешь время и свои таланты?