В детском саду.
Татьяна Семеновна задумывается, повернув голову к окну, а я в это время кладу на колени блокнот, чтоб не было видно, пытаюсь что-нибудь записать для памяти.
— В начале войны у нас в детском саду жила девочка из Ленинграда, эвакуированная, и Татьяна Николаевна учила ее грамоте за два класса. Когда девочку увезли, то приняли ее в школу уже в третий класс. Девочку звали Ирочка, а фамилию я уже забыла… Нет, помню: Ирочка Пирогова… Еще расскажу. Как-то Таня отдала своей подруге Зине, воспитательнице другого детсада, черную юбку. «Ты что это? — спрашиваю. — У самой ведь нет ничего». — «Как это нет? — смеется. — У меня еще плюшевая жакеточка есть — шик, блеск, красота! У Зины вот совсем ничего нет. Пусть поносит». Потом она отдала Зине и серое пальто — поносить. Сама Таня проходила до теплых апрельских дней в своей заячьей полудошке.
Незаметно сгустились сумерки, Татьяна Семеновна включила свет. Я взглянул на часы и понял, что давно пора покинуть уютную комнату и ее гостеприимную хозяйку. А Татьяна Семеновна снова взяла с комода увеличенный Танин портрет, присела и раздумчиво сказала:
— Детей ведь по-разному можно учить труду. Лучше учить на себе. Это она умела. Бывало, грязно в садике: что поделаешь, у технички работы уйма, не всегда управится, а то и больна. Таня скажет старшим воспитанникам: «Ну-ка, ребята, поможем тете Дусе. Берите тряпки, пол будем мыть вместе. Кто справится с заданием быстрее и лучше?» — и первая начинает мыть. Мы тогда все сами делали: и дрова на зиму готовили, и картошку сажали, и штукатурили, и малярили. Где можно, и дети нам в помощь. Зато никто, — я-то многих своих воспитанников и сейчас вижу, — никто в белоручки не вышел…
В ту чудесную пору, когда ветки черемух одевают белый кружевной наряд и воздух напоен ароматом, Таня познакомилась с Андреем.
Было это уже под вечер. Солнце почти опустилось за горизонт и переливалось в чистых стеклах растворенных настежь окон красными и оранжевыми цветами.
Таня шла из детского сада с воспитанниками Зоей и Толей, жившими неподалеку. Дети ловили по дороге майских жуков и опускали их в стеклянную банку.
— Татьяна Николаевна, — сказала Зоя, — а в том доме дядя Андрей живет. Он с войны приехал;
— Фашистов бил, — уточнил Толя. — Та-та-та-та!.. — и мальчик, прижав к груди банку с жуками, изобразил автоматную очередь.
— Во-он! — протянула Зоя и показала рукой. — Дядя Андрей.
У ворот на старом самодельном диванчике сидел парень в серых брюках и выцветшей военной гимнастерке с расстегнутым воротничком. На смугловатом лице четко выделялись большие, с синеватым отливом черные глаза. Его левая рука повисла на перевязи. Рядом лежала тросточка;
— Дядя Андрей, у меня-то вот что! — подбежал к нему Толя и показал банку, на дне которой было несколько жуков.
— Ну-ну, — Андрей взял банку. — А знаешь что, брат, отпусти-ка ты их на волю, пусть себе летают..
— Не-е… Они вредные. Спросите Татьяну Николаевну.
— Сейчас спросим, — Андрей тяжело поднялся, опираясь на тросточку. — Татьяна Николаевна, — он сделал несколько шагов к девушке, а та с помощью платочка управлялась в этот момент с непослушным Зойкиным носом. — Извините. У нас тут спор возник с Анатолием. Я говорю, чтоб он выпустил этих жуков, а он мне твердит, что эти жуки — вредители. Так как же, Татьяна Николаевна?
Девушка уловила в глазах Андрея смешливые искорки. Она улыбнулась.
— Майские жуки, конечно, вредители, особенно личинки. Но этих немножко жалко. Уж пусть Толя сам решает: дать им свободу или не дать. Ну, идемте, — она взяла Зою и Толю за руки.
— Постойте, — сказал Андрей. — Может, присядете ненадолго. Пусть дети поиграют. Честное слово, тоскливо одному, Татьяна Николаевна, а! Поймите меня.
— Давайте присядем, — просто согласилась Таня. Ей и самой хотелось поговорить с этим юношей, услышать рассказ солдата жестокой войны: как там, на фронте?
Дети страшно обрадовались, получив разрешение еще побегать на улице, а Таня с Андреем завели беседу, равно интересовавшую обоих.
Девушка узнала, что Андрей, закончив пехотное училище, оборонял Москву. Потом сражался с врагом на Смоленщине. В марте сорок второго получил в городе Велиже, в уличных боях, несколько ранений. Лежал в полевом госпитале, потом в Пензенской области, на станции Большаково, в Москве…
— А вы знаете, здесь много знаменитых москвичей и ленинградцев, — неожиданно вставила Таня. Андрей даже рассмеялся.
— Ну, а кто именно?
— Каверин, Панова, Тынянов.
— А-а, Юрия Тынянова знаю. «Смерть Вазир-Мухтара» он написал, про Грибоедова. Сильная книга.