Сегодня снова практические стрельбы. Первое задание — пристрелка винтовки. Барамзина со снайперкой лежит, глубоко окопавшись, на огневом рубеже. Впереди — неподвижная мишень: белый квадрат, черная фигура фашиста с цифровыми пометками. Выстрел. Пуля идет влево. Девушка придает барабанчику другое положение. Выстрел. Уже точнее…
Когда винтовка пристреляна, дается задание, которое снайперы выполняют, особенно в последнее время, почти каждый день, — стрельба по движущимся мишеням на самых различных расстояниях.
Таня немножко волнуется. Кроме начальника ЦШС и своих педагогов-командиров, приехали товарищи с фронта. Где же, где же цели? Их должно быть четыре. Ага! Таня обнаружила еле заметные мишени, быстро определила расстояние до них и одна за другой поразила их меткими выстрелами. И все это за какие-то секунды!..
В школе снайперов.
— Такая на фронте не подведет! — сказал кто-то из фронтовых гостей, обращаясь к руководителям школы.
Услышанная фраза порадовала Таню куда сильнее, чем полученный на стрельбище зачет.
Этот вопрос:«Не подведу ли?» — давно волновал Барамзину. Еще в первый день учебы ей запали в душу слова начальника политотдела школы Екатерины Никифоровны Никифоровой:
— Снайпер — это не просто внимательность и меткость в стрельбе. Это выносливость, храбрость и огромная сила воли.
«Огромная сила воли… — думала Таня. — А есть ли она у меня? Не струшу ли, когда надо будет выстоять?»
Девушка не раз вспоминала случай, происшедший еще в детском саду. Она и техничка Евдокия Ельшина остались на ночное дежурство. Света в помещении не было. За окнами бушевала пурга. Вдруг послышался топот ног, в дверь забарабанили, раздались пьяные выкрики:
— Открыва-ай!
Женщины прижались друг к другу. Стуки усиливались, потом кто-то прильнул к окну.
— Что вам нужно! Уходите! — срывающимся от страха голосом крикнула Таня через дверь, а Дуся распахнула форточку и что есть мочи завопила;
— Дядя Фе-дя! Дядя Фе-е-дя!
Это сторож, жил он по соседству.
Пьянчуги посовещались и, не желая обострять обстановку, ушли.
На утро Таня и Дуся хохотали до слез, вспоминая ночные страхи.
— Нет, Дусенька, — сказала Таня, — я себе этого никогда не прощу.
Заканчивая снайперскую школу, Барамзина снова думала о том, откуда берется мужество.
«Вот Зина, она храбрая, это во всем чувствуется, никогда не сдрейфит. А я даже ночью через кладбище идти боюсь, — казнила себя Таня. — Ну, а если надо?..»
И на этот немой вопрос: «А если надо?..» — Татьяна Николаевна Барамзина ответила всей своей жизнью и смертью. Ответила так, как многие девушки — воспитанницы Центральной снайперской школы, которые проявили себя настоящими бойцами — дисциплинированными, морально и физически закаленными, способными на любой подвиг ради любимой Отчизны.
1 апреля 1944 года занятия в школе окончились раньше обычного. К девушкам пришла Екатерина Никифоровна, пришла как-то запросто, по-домашнему. Не было в ее словах обычной строгости, той официальности, которая определена уставом. Много смеялись, шутили. А потом начальник политотдела сказала:
— Ну что же, дорогие вы мои сестренки. Завтра — на фронт. Небось рады? Сколько вон Маша Перова просилась? Никакого покоя от нее не было.
Поднялся невообразимый шум, как будто курсанты напрочь забыли о дисциплине. Кто-то крикнул:
— Ура, девчонки! Кто-то сказал:
— Товарищ начальник политотдела, а это… не первоапрельская шутка?
— Нет, товарищи, это не шутка.
Глядя на Екатерину Никифоровну, все тотчас посерьезнели, выпрямились, приняли обычную военную выправку. А вскоре на торжественной церемонии вручения снайперских винтовок перед девушками выступили их наставники.
— Не забывайте, что встреча с врагом будет не из легких, и всегда помните, что вы защищаете Родину, что вы мстите за наших матерей и детей, за тех девушек-снайперов, которые уже не вернутся.
Татьяна Барамзина, как и ее подруги, бережно взяла винтовку с оптическим прицелом и поцеловала ее.
— Пусть эта винтовка будет отныне нести гитлеровцам смерть, пуля за пулей.
Вечером девчата писали письма родным. Написала в Глазов и Таня. Письмо это было не совсем обычным. В нем не было мелких житейских подробностей. Танино сердце требовало слов высоких и важных, как клятва, как исповедь:
«Мама, милая мама, теперь я снайпер. Умею держать в руках оружие и знаю, для чего оно предназначено. Завтра еду на фронт, и мне так много хочется сказать тебе, мама. Я знаю, как было тяжело тебе, когда умер отец. Но ты не поддалась тяжелому горю, не замкнулась в себе. Ты помнила о своем долге, и это чувство делало тебя необычайно сильной. Ты всегда старалась воспитать и сохранить в нас, твоих детях, самое лучшее. Работать, учиться, не унывать! — только это мы слышали от тебя. Себя помни, но о других не забывай никогда — часто повторяла ты.