Я скрипнул зубами и сказал: дискетка там. Где там? В кабинете, признался, под глумящимся над живыми Лаптевым и мавзолеем. Где?
Пришлось изъясняться более подробно. Вирджиния хмыкнула и, сделав знак боевому другу сдерживать себя, покинула наше общество.
- Все, Чеченец, - сказал Арсений и щелкнул предохранителем. - Ты труп.
- А вдруг дискетки нет, - смотрел в черный монокль пистолета, пытаясь предугадать момент до выстрела, чтобы успеть увернуться от первой пули, а дальше, как Бог даст. - Ее нет, а мы тут дурака валяем, - заговаривал врага. - Аккуратнее, дядя, зачем нервничать, не торопи события.
- И не надейся, Чеченец, - отступил к серванту. - Это не твой день, парень.
Так оно по всему и выходило. Денек выдался не совсем удачным. Совсем плохим выдался денек, если взять во внимание расстояние между мной и шпаером в руках "нового особиста".
Даже Чеченец не был в состоянии перемахнуть эту незримую пропасть между двумя вечностями. Первая - эта та, которую мы с ним имеем, а вторая вечность - та, которую будет иметь. После выстрела. Обидно погибать без боя в свои младые годы, не успев порадовать родину своими трудовыми и ратными успехами.
Что-то надо делать? Но что? И только успел задать себе этот непростой вопрос, как события начали приобретать фантасмагорический характер. Мне показалось, что принимаю участие в съемках гангстерского фильма в павильоне Голивуда, однако меня об этом забыли предупредить.
Из кабинета выскользнула Вирджиния, двигалась свободно и подвижно. С ней случились какие-то неуловимые превращения, но какие именно не успел осмыслить.
Моя первая и единственная женщина неожиданно цокнула языком, так лошадка бьет копытцем по мостовой, высекая подковой яркие в сумерках искорки...
Разумеется, мы с Арсением повернули головы на этот неожиданный звук.
Дальнейшие события, надо признать, произвели на меня неизгладимое впечатление. Из легкой женской руки, держащей миниатюрный арбалет, выскользнул небольшой остроконечный дротик и... впился в правый глаз "нового особиста".
Если бы этот дротик залетел в мою глазную впадину, я бы, уверен, удивился куда меньше. По-моему, Арсений не успел осознать своего незавидного положения. Он сначала подсел, словно его тукнули под колени, как это мы часто делали в детстве с зазевавшимися приятелями, а затем мешковато завалился навзничь.
Я успел заметить, как проступающая кровь заполняет глазную орбиту на умиротворенном лице бойца невидимого фронта. Похоже, он ошибся - и это был его не совсем удачный денек. Что, впрочем, не снимало вопросов относительно моего светлого будущего.
- Тсс! - прекрасно поняла мое состояние Вирджиния и глазами показала на пистолет в руках её бывшего уже боевого товарища. - Работаем, мой мальчик.
Единственное, что понял - партия продолжается. Одна из фигур (Арсений) пожертвована в угоду какой-то головоломной комбинации. Радовало, что не я оказался на месте "офицера", любителя скакать на судьбе-лошадке, и так ловко сбитого с дорожки жизни её копытцем.
Прекрасная Вирджиния двигалась как мерцающая тень, и я уяснил, что меня удивило в ней, когда появилась из кабинета: она сбросила с себя плащ, похожий на балахон, и оказалась в зимнем кожаном комбинезончике.
- Работаем, мой мальчик, - повторила, чмокнув меня в щеку. - Я же сказала: все будет хорошо.
И в те доли секунды, когда мы двигались по сумеречному коридору, я понял, что никогда не сумею разгадать её душу, никогда; и эта женщина останется для меня, как говорят в подобных случаях, тайной за семью печатями.
... Костолом, изображающий собой влюбленного, скучал у лифта. Пуля прекратила это пустое ожидания: сырой сгусток мозгов на стене потек перловой кашицей , которую так любят детишки в детском саду.
- Молодец, - похвалила Вирджиния. - И вперед, хороший мой, нам надо торопиться.
Я, любящий сын, заартачился - извини, нужно подумать о маме. Меня не поняли - в чем дело, Чеченец, мать твою так? Вот именно: мать моя! Зачем, спрашивается, моей родной мамочке два свежих трупа, мало ей этих мертвяков на работе, так вот, пожалуйста, принесли под дверь и домой. И что, нервничала Варвара Павловна. Надо убрать.
- О, Боже! - вскричала женщина. - Проще тебя, дурака, пристрелить.
- А мне - тебя, - то ли шутил, то ли нет.
- Никогда не подозревала, что так любишь свою маму, - процедила сквозь зубы Вирджиния, смирившись с моей блажью.
Когда укатывал труп Арсения в плащ-балахон, то успел заметить: в уцелевшем зрачке-зеркальце, отразился Чеченец, он был скор на руки и темен от напряжения и опасности.
Опасность! Она исходила от дамы, разыгрывающей какую-то свою умопомрачительную комбинацию. Какую?
Не было ни времени, ни возможности отвлечься на эту тему - был занят определением, скажем так, тел в каморку уборщицы. Представляю, какие чувства испытает тетка Капа или тетушка Федора, прийдя по утру на свое законное рабочее место, занятое чахлыми безжизненными организмами.
После этой мелкой необходимой суеты я был готов к новым героическим свершениям. О чем и сообщил матерящейся, как тетка Капа и тетушка Федора (вместе взятые), своей женщине-загадки.
- Вот связался черт с младенцем, - так она выразилась в сердцах, если давать синхронный перевод. - У нас мало времени, мать тебя так!..
- А куда нам торопиться? - не понимал.
- В бунгало.
- К-к-куда?
Внятного ответа так и не получил - в буржуазном "бьюике" скучал второй костолом. Ему, как и тем двоим, поджидающим уборщицу Капу-Федору в тесной каморке, тоже не повезло. Верка отвлекла его внимания, мол, все ли у тебя, дружище, в порядке, а Чеченец между тем, приблизившись к авто, выпустил три пули в тренированный мощный загривок. Из стриженной квадратной черепушки, как из миски, выплеснулось на руль и ветровое стекло избыточное темное мозговое вещество.
По требованию Вирджинии я кинул "пушку" на месте, как пишут в милицейских протоколах, преступления, и мы поспешили прочь.
Под ногами поскрипывал пост-рождественский снежок, сохранившиеся с Нового года гирлянды нервным, но праздничным светом освещали нам путь. То, что остался без оружия, не смущало - если не ликвидировали до сих пор, значит, это кому-то надо. Кому? Какая разница, Алеха, сказал себе, жизнь продолжается и будет продолжаться до тех пор, пока ты сам не решишь перейти в другую вечность.