- Что именно рассказать про письмо?
- Ну, как у меня все получилось... Нашел ли я Завьялова, передал ли письмо, живет ли он по старому адресу.
- Все это можно рассказывать своими словами?
- Да.
- Дальше?
- Потом я могу делать что хочу. Искать жену, знакомых... Велели найти всех, кого могу, и восстановить старую дружбу. Денег дали, чтобы угощать.
- Как вы должны были объяснить свое появление в Ленинграде вашим знакомым и жене?
- Объяснить так, что, дескать, выпустили раньше срока из тюрьмы ввиду войны.
- Значит, предполагалось, что вы приехали с Большой земли?
- Почему с Большой земли? - не понял Казанков.
- Ленинградцы так называют всю страну, - пояснил Иван Васильевич.
- Да, да. Мне говорили, - вспомнил арестованный. - Правильно. Нужно было сказать, что я вернулся из Сибири. Будто бы туда меня эвакуировали при наступлении немцев.
- Почему вы выбросили бумажник?
- Мне велели уничтожить письмо, если что-нибудь случится. А письмо я не успел вынуть. Моряк меня захватил врасплох.
Казанков отвечал охотно и даже несколько торопливо, видимо боясь, что его могут заподозрить в неискренности. Иван Васильевич не спускал с него глаз, и малейшее изменение в выражении лица не ускользнуло бы от его внимания. Без сомнения, он говорил правду.
- Что вам сообщили про Завьялова?
- Ничего особенного. Просто приказали передать ему письмо... Разрешите еще закурить?
- Курите.
Пока арестованный закуривал, Иван Васильевич делал пометки на листе бумаги. Бураков сидел плотно сжав губы, стараясь не пропустить ни одного слова. Стенографистка, записывавшая показания, подняла голову и с любопытством разглядывала арестованного.
- Я попрошу вас повторить слово в слово ту фразу, которую вы должны были сказать при явке в аптеку, - продолжал Иван Васильевич.
Арестованный повторил.
- Ее нельзя перефразировать или переставить слова по-другому?
- Нет. Заставили выучить наизусть и несколько раз спрашивали. Это как пароль.
- Так. А все остальное можно говорить своими словами?
- Да. Он уже будет знать, что "свой".
- Дальше. Что вы должны делать после того, как разыщете знакомых?
- После двадцатого числа нужно было прийти опять в аптеку и спросить, какие сведения есть от Григория Петровича? Не заходил ли он к нему?
- К кому?
- К этому... к Шарковскому. Тогда он скажет, где искать или ждать Григория Петровича.
- Дальше?
- Все. Остальное будет приказывать Григорий Петрович. Я должен быть в его подчинении.
Иван Васильевич снова сделал несколько пометок.
- Теперь скажите, кто такой Григорий Петрович. Вы его знаете?
- Видал два раза. Очень серьезный человек.
- Как его фамилия?
- Мальцев.
- А еще как?
- Больше мне ничего про него не говорили. Правда, один раз, когда он проходил по коридору, так мне шепнули: "Тарантул".
- Кто шепнул?
- Один из наших полицаев.
Иван Васильевич переглянулся с помощником, и тот понял начальника.
- Разрешите сейчас сходить? - спросил он вполголоса, наклоняясь к нему.
- Да. Там есть отдельный пакет... - Принести фотографию?
Иван Васильевич кивнул головой, и Бураков ушел в архив разыскивать нужный документ.
- Какой он из себя, этот Мальцев?
- Невысокого роста, широкоплечий... лицо бритое, немолодой. Одет...
- Каких-нибудь особых примет не заметили? - перебил его Иван Васильевич.
- Нет. Ничего такого...
- Кроме Шарковского, вам не давали других адресов? - Нет.
- Ну, а если, предположим, Шарковский арестован или убит снарядом?
- Тогда приказано двадцатого с утра дежурить где-нибудь поблизости, ловить Григория Петровича и предупредить его.
- А если он не приедет?
- Три дня приказано ждать по утрам.
- На чем должен приехать Мальцев? Тоже через залив?
- Нет. Точно я не знаю, но полагаю, что его сбросят на самолете.
- В каком месте?
- Не могу знать, но, наверно, не под Ленинградом. В Ленинград он должен приехать законно.
- Почему вы так думаете?
- Да видите ли... Как-то в прошлом году был у меня разговор с одним полицаем. Раньше, до суда, мы с ним вместе сидели в камере и познакомились. Говорили мы про партизан. Боялись, конечно... Нам от партизан доставалось крепко. Вот он мне и рассказал, что партизаны через линию фронта на самолетах получают боеприпасы... И людей им скидывают на парашютах. Потом и про фашистов рассказал. Немцы, говорит, тоже в советский тыл своих забрасывают. Пятую колонну. Говорил, что есть где-то такое место, куда по ночам самолеты с людьми летают, а назад пустыми возвращаются.
- А где это место?
- Этого он не знал. Ему, видите ли, пришлось некоторое время на аэродроме работать, так он приметил.
- Кто, кроме вас, должен быть еще заброшен в Ленинград?
- Должны приехать, но только после двадцатого, когда Григорий Петрович сигнал даст.
- Расскажите об этом точнее.
- Точнее не могу. Я только догадываюсь, потому что опрашивали многих, кто раньше в Ленинграде бывал. Ну они и проболтались в разговоре между собой. А вообще это все под секретом держат. У них просто. Чуть заподозрили, пуля в затылок - и весь разговор. Они с нашим братом не очень миндальничают.
- О чем вы говорили с Мальцевым?
- Знакомились. Он меня спрашивал про жизнь, про семью, про суд... Человек он серьезный и обстоятельный. Глаза острые... Кажется, всего насквозь видит.
- Он русский?
- Вот не могу сказать. Говорит чисто, не отличишь. Наверно, русский.
- Все, что вы говорите, - правда?
- Все правда. Какой мне смысл сейчас врать?
- Курите, не стесняйтесь, - предложил Иван Васильевич и прошелся по комнате. - Я верю вам, но, конечно, все, что вы сказали, придется проверить.
- Пожалуйста, проверяйте.
- Сколько денег вы получили?
- Тридцать тысяч.
- Они фальшивые?
- Кто их знает... Полагаю, что фальшивые. Уж очень все новые.
Вернулся Бураков и передал начальнику две фотографии. На одной из них Жора Брюнет был снят с отцом, на другой только отец, но в молодых годах, в студенческой форме. Ровно год пролежали фотографии в архиве советской разведки и вот пригодились.