Опустив голову, сдавшись, папа уходит на кухню, приносит оттуда тряпку и старательно растирает чернила на полу.
Красивое чернильное сиреневое пятно лежит теперь у папиных ног, под столом. Руки у папы лиловые, тряпка тоже лиловая.
— Идем, — говорит папа. И бодро шагает по коридору. В одной руке у него швабра, в другой — сильно вытянутой вперед — лиловая половая тряпка.
Тарасик трусцой бежит за папой по коридору.
— Весело! — подходя к крану, говорит папа. И намыливает руки стирочным мылом. Чернила бледнеют. Вместо лиловых они становятся голубыми.
— Тарасик, иди сюда!
Ну и холодная, ну и ледяная вода в новом кране! И вдруг она становится сильно горячей, — это папа открыл другой новый кран.
Папа старательно трет мылом и щеткой руки своего несчастного сына. Но чернила не отмываются.
— Кошмар! — говорит папа. — Не понимаю, чем все это кончится!..
И Тарасику начинает казаться, что незнакомое и страшное слово «кошмар» шевелит лохматыми ножками, похожими на ножки жука, в утренней полутьме кухни.
Он открывает рот, набирает побольше воздуху и опять принимается громко орать.
— Добивай! — говорит папа. — Валяй добивай. Это, видно, я виноват, что ты опрокидываешь чернильницы!
Теперь руки Тарасика похожи на бока животного — зебры из зоопарка. Только бока у зебры белые, в коричневую полоску, а руки Тарасика — красные, в лиловую полоску. Это, наверное, навсегда. На всю жизнь он останется с такими зебристыми руками. С такими вот полосатыми. Тарасик ясно видит это по отчаянному выражению в глазах папы. Как-никак Тарас ему родной сын, а не собака!.. А весь полосатый.
— Давай одевайся, — поглядев на часы, говорит папа.
Тарасик надевает пальто, шапку и варежки. Теперь его руки прикрыты варежками.
«Ничего, — успокаивает себя Тарасик. — Я же могу всегда теперь ходит в варежках. Даже спать могу в варежках».
И, захлопнув входную дверь, они торопливо спускаются по лестнице красивого нового дома — полосатый Тарасик и его злосчастный отец.
Глава третья
«Худо жить» — так думает Тарасик.
Ан нет! Как посмотришь на снег, сразу станет видно, что жить на свете не плохо, а хорошо. Снег хрустит и блещет под ногами Тарасика. В новом снегу горят голубые, красные, белые точки… Не иначе, как все елочные дожди, шары, звезды — с розовыми, скрипучими лучиками — взяли и спрятались в этом снегу, у самого порога нового дома Тарасика.
Чем дальше шагают по улице Тарасик и папа, тем белее и пухлее снег.
Но нигде нет такого снега, как в сквере, куда ходят каждое утро Тарасик и папа, до начала папиной работы.
Никто еще небось не шагал в этом садике, который почему-то называется сквером, по недавно выпавшему белому снегу. Вот разве что только папа, Тарасик и воробей.
Серенький маленький воробей слетел с трамвайных проводов и чирикнул так жалостно. Наклонил набок пегую голову и сказал зиме: «Зачем снег? Зачем холодно? Дай червяка!»
Седьмой час. Сквер пуст.
Но вот в раскрытую калитку входят две женщины в ватниках, с лопатами в руках.
Э-эх! Если б Тарасик был папой, а не Тарасиком, разве бы он заделался электротехником?! Он стал бы дворником. Дворникам хорошо! Зимой они копаются в снегу, а летом поливают улицы из шлангов.
Самые лучшие, большие метелки, шланги, лопаты — все это бывает только у дворников.
— Закрутил ты мне голову, — с досадой говорит папа. — Я забыл прихватить твой совок. Давай посиди-ка на лавочке или слепи мне снежную бабу. Ладно?
На папе лыжный костюм. Сейчас он будет бегать по кругу. Старая история! Все известно Тарасику наперед.
— Папа, я тоже хочу побегать, — тянет Тарасик.
— Хорошо, — отвечает папа. — Побегай. Не возражаю. Вокруг скамеечки.
И, повернувшись спиной к Тарасику, он удирает.
Папа бежит так шибко, что только подметки мелькают в воздухе.
Поворот — и Тарасику видно его лицо с приподнятыми бровями. Кажется, что даже папин нос вытянулся вперед.
Папина голова откинута назад, а нос глядит вперед. Только вперед.
— Давай жми! — подбадривает папу Тарасик.
И папа жмет: бежит все шибче и шибче.
Поворот — и Тарасику больше не видно его лица.
Теперь он видит только отцовские подметки.
Поворот — и видать лицо.
Поворот — и видать, как мелькают подметки.
— Раз-два! Раз-два! — подпрыгивая на месте и размахивая руками в варежках, командует Тарасик.
И папа сейчас же сворачивает в аллею — большой коридор, обсаженный с обеих сторон деревьями.