Вечер шагнул издалека — с другой стороны моря. Ступил на улицы Петропавловска, и все кругом стало очень большим, засияло, затеплилось.
Вечер жмется к каждому дереву; стоит, притаившись, за каждой скамейкой. Последние прозрачные тени ложатся на камни и камешки: это гравий. Им усыпаны парковые дорожки.
В догорающем свете дня — от теней и первого света дальнего электричества — становится видно, что у каждого камня свое какое-то выражение щербатого, каменного личика… Серые, розовые, толстые и худые, круглые и кривоватые — с одной раздувшейся щекой (как будто бы у них флюс), они поблескивают от недавнего дождя, деловито и влажно цвивиркают под ногами стармеха и мамы…
…Поздний вечер… А так ли?
Синева — огромная и дрожащая за каждым домом, у подножия каждой — ближней и дальней — сопки.
Для того чтобы сделать ее еще синей и длинней (для этого, только для этого!), загораются окна и окошки в домах. Они прорезывают, пронизывают синеву, горят и сияют. Блещет огнями и огоньками каждый городской дом в этот вечерний час, словно зажглись его глаза-окошки, как глаза совы в тайге.
Откуда-то с другой стороны моря медленно выкатывает серое небо. Темнеет. И вот оно сделалось черным. Глядят решетчато сверху колючие, злые зрачки дальних, северных звезд.
Склоны сопок усеяла россыпь огней. Чем дальше они, тем меньше и мельче. Не сберегли себя. Не удержали, разбрызгали свет на крутых дорогах. Там, где днем были видны коричневые, распаханные поля, огни дрожат и колеблются. Но ведь они электрические. И ветру их не задуть.
Мимо стармеха и мамы Тарасика проезжает знакомая машина «Москвич». Ее окошки распахнуты. Из окошек вьются ленточки бескозырок.
— Привет! — орут матросы, оживляя скучную тишину ночи и взбадривая крепко уснувших жителей города Петропавловска.
На перекрестке улиц стоит, согнув дугой свою тонкую алюминиевую шею, уличный фонарь и отбрасывает на влажную мостовую свет, похожий на конус.
— Холодно… Может, выпьем хоть по стакану кофе? — застенчиво предлагает маме стармех.
— В ресторан?! Ни за что. Я сыта.
— Тогда подождите, Соня. Я хоть куплю для вас кое-что в палатке. Запахните пальтишко. Вот так. Я мигом.
Мама смотрит на свет фонаря. Глазам становится томно. Она зажмуривается. Этот свет, похожий на конус, что-то напоминает ей. Ах, да! Окошко в комнате дедушки Искры.
— Озябли, Соня? — спрашивает стармех.
— Да, да… Озябла. Сильно озябла.
— А я вам крабов купил. Ага. Шоколаду и крабов. Я знаю — вы любите крабов. Мне сказала дневальная. Идем. Вы устали, бедняжка, проголодались.
— Куда? — говорит она.
— На сегодняшний день ваш дом — наш танкер, — отвечает он грустно и ласково. — Нас ждут. Нам оставили ужин, Соня.
— Нет, нет, Николай Иванович… Мне еще нужно на почту. Купить открыток.
— Что? Да кто ж я тогда, выходит, мальчишка, что ли, на побегушках?! Рассыльный? Минутке нужны открытки, а я добегай до почты.
— Я одна добегу.
— Да кто же вас пустит, матушка? На дворе — ночь.
Молча шагают к почте — стармех и мама Тарасика.
— Николай Иванович!..
Молчание.
— Мне холодно.
Молчание.
Молчит. Рассердился. Как жалко! До чего это хорошо, когда тебе радуются! Ни за что. Просто так.
Хорошо, когда чьи-то глаза тебя отражают, сияя.
…Дедушка Искра… Да, да, конечно! Он сказал ей: «Полно тебе реветь, казанская сирота».
Он ей позволил растить Тарасика и любить Богдана.
И она была благодарна.
За все всегда бывала она благодарна. Богдану. Дедушке. Хлебу. Валенкам. Даже окну — за то, что светится в темноте.
А кто бывал благодарен ей?
Чья улыбка покорно вспархивала от ее взгляда? Кто хоть однажды дал ей волшебное право на дерзость, причуду, шутку?
Ага! Вот то-то оно и есть.
Спасибо!
Нет, нет… Она не хочет быть благодарной. Пусть все теперь будут благодарны ей. И он, Николай Иванович.
За что же?
А так. Просто так.
За то, что целый день ничего не ел. За то, что измок. За то, что надел узкий китель.
За то, что она позволила ему катать себя на качелях!
И, может, скажете, этого мало?.. Да?
Глава двенадцатая
— Открыток! — не поднимая глаз, сказала мама Тарасика. — С цветком или, если можно, с каким-нибудь видом… с кораблем или пристанью.
— Сколько?
— Десять.
Окошко мгновенно выбросило десять открыток с видами Петропавловска.
Мама Тарасика взяла их и быстро сунула открытки в карман. Вот эту, с самым красивым видом, она повезет Тарасику. Как ей хочется есть, обогреться. «На сегодняшний день ваш дом — наш танкер».