Даже не взглянув на Тарча и не отдав никакого приказа, Кумник поднялся, взлетел по склону и, все еще скрываясь за его вершиной, бросил за грузовики, одну за другой, три гранаты. Потом встал на колено, вскинул «Винторез», выпустил две короткие очереди в сторону пулеметного расчета, перевел оружие на грузовики и выстрелил несколько раз туда. Тарч даже не успел подняться с земли, как бой был окончен.
Что-то рыкнув в рацию оставшимся в укрытии бойцам отряда, Кумник побежал к Скале. Тарч последовал за ним, взглянул на лежащего рейдера и рука сама потянулась к кармашку с наследством Дуста.
Тело Скалы было все в отверстиях от пуль. Две попали в грудь, две — в живот. Ноги были рассечены одной длинной очередью, чуть выше колен, и за потеками крови были сложно понять, сколько там попаданий. Меньше всего досталось голове — две пули прошли по касательной или попросту срикошетили от толстой черепной коробки здоровяка.
Несмотря на изрешеченное тело, Скала все еще дышал. Его широкая грудь рывками вздымалась, но вдох вызывал новый всплеск боли и боец затихал, стараясь не шевелиться, пока организм не начинал требовать новую порцию кислорода.
Кумник словно прочитал мысли Тарча и, не оборачиваясь, спросил:
— У тебя есть еще тот спек? Которым ты Дару вытащил?
Шприцы пришлось потратить не только на Скалу, но и на Дару. Возможно, девушка оклемалась бы и сама, но Тарчу было больно думать о том, что впереди у нее несколько недель мучительного выздоровления. Спек Дуста действовал не моментально, но осознание, что всего через сутки и Дара, и Скала уже встанут на ноги, успокаивало и бодрило.
Выходить было решено через час. Из кушеток быстро соорудили носилки, уложили на них раненых. Убедились, что один из грузовиков заводится и расселись отдыхать. Скала лежал без движения, не открывал глаза, и, похоже, был без сознания. Дара же напротив, улыбалась и, преодолевая боль, даже пыталась шутить. Вот только Кумник ее благостного настроения не разделял.
— Ты зачем побежал? — обратился он к Тарчу с плохо скрываемым раздражением.
— Я… — вопрос командира застал Тарча врасплох. Сейчас, когда было время подумать, объяснить свой поступок он не мог, — Я быстро бегаю.
— И что? Был приказ бежать?
За Тарча ответила Дара:
— Нас там пулемет накрыл. Я чуть высунулась и вот, сам видишь.
Кумник не обратил на ее слова никакого внимания.
— Ты мог попасть в сектор обстрела пулемета. Ты привлек внимание к моему прорыву. Ты оставил Дару на позиции под обстрелом. В конце концов, ты оставил ее тяжело раненой без помощи. И чего в итоге добился? Тебе же сказали не высовываться?
Тарч молчал. Его отчитывали как школьника, но возразить было нечего. Как и не было у него достаточно авторитета, чтобы виновато отшутиться и пообещать больше не совершать подобных ошибок.
— Ты зачем из подствольника стрелял туда, где Скала должен был позицию занять? — Кумник и не думал прекращать разнос, — Хорошо он еще не побежал, а то бы накрыл бы его еще на подходе.
Судорожно восстановив в памяти ход боя, Тарч понял, что его последние выстрелы из подствольника наугад, не глядя, на поднятых вверху руках, были не самым лучшим решением. Видимо, именно тогда он накрыл совсем не ту территорию, куда планировал попасть. Ответить снова было нечего. Да и не хотелось. Чего этот Кумник прицепился? Он что, его подчиненный? Да и было бы с кого спрашивать. Сколько бы Тарч не пережил, а в бою он был в первый раз. И очень хотелось верить, что в последний.
— Ты должен был выполнять приказ, — поставил точку в разговоре Кумник, — А в итоге нам приходилось думать, как не попасть под твой огонь.
Тарч смотрел в землю и внимательно рассматривал небольшого жучка, мирно ползущего по серому от пыли камню. Адреналин давно схлынул, унеся с собой и страх. Эйфория боя прошла, оставив после себя усталость и опустошенность. Плевать на Кумника и на его отряд. Он к ним не напрашивался. Хотя, нет, точно, напрашивался. Но только до Орлиного. Не на штурм лагеря муров. И уж точно не на последующий разнос. Нашли пятиклассника.
Почувствовав движение, Тарч поднял глаза. Рядом стоял расплывшийся в улыбке Ерш и что-то протягивал:
— На. Будешь жвачку? Зубы, поди, недели две не чистил.
На ладони у бойца лежала вскрытая пачка Orbit. Тарч отмахнулся, но Ерш настоял:
— Да бери! Что ты начинаешь?
Пришлось взять, чтобы не вступать в лишние объяснения. Ерш повернулся, ко всем по очереди, взглядом спрашивая: «Надо?», но никто больше желания угоститься не проявил, и боец сел на место, с удовольствием вытянув ноги.
— Держи, — когда-то успевшая открыть термос Ветка протянула глубокую крышку с горячим чаем. Отказаться было бы в такой ситуации невежливо, и Тарч взял в руки ароматно пахнущую посудину.
— Давай, пей, — добавила девушка, — чтобы другим тоже кружки не доставать.
— Э! — с притворным недовольством возмутился Кумник, — Это что? Бунт?
Ветка сделала вид, что не слышит командира, старательно закручивая клапан термоса. Ерш, расплывшись в улыбке, молча уставился в небо, а лежащая рядом Дара осторожно подняла руку и неловко положила ладонь Тарчу на бедро.
— А вы видели, как он бежал? — Ерш, едва сдерживая смех, вскочил на ноги. Он сморщил лицо в сосредоточенной гримасе и начал делать быстрые размашистые движения руками и ногами, — Если б не муры, я б прям там со смеха сдох.
Ерш так заразительно и искренне засмеялся, что улыбку не смог сдержать даже Кумник.
Глава 12. Пустышка
Аромат шашлыка наполнял гостиничный номер, дразнил обоняние, вызывал на языке ощущение вкусного нежного мяса, прожаренного ровно настолько, чтобы корочка, радуя глаз, не сушила, а как раз наоборот, сохраняла весь сок внутри и таяла во рту, даря наслаждение, с каждым кусочком усиливая аппетит. Маринованный лук, пучки зелени, нарезанные крупными кусками овощи и зажаренная в специях картошка оттеняли разложенные по пузатым глиняным мискам крупные куски свинины и баранины, манили яркими красками и дерзкими волнующими запахами. Скала, держа в одной руке запотевшую бутылку водки, а в другой — семилетний испанский коньяк, взглядом спросил Кумника, что ставить на стол. Командир отмахнулся, не желая делать выбор, и возле мяса, в окружении небольших хрустальных рюмок, заняли почетное место оба напитка.
Широкий стол из толстых мореных досок легко вмещал весь отряд, включая Тарча. Перед каждым стояли соусницы с кетчупом, аджикой, горчицей и хреном, несколько небольших пахнущих чесноком булочек и кувшинчик с яблочным соком. К еде рейдеры приступили с удовольствием, сосредоточенно смакуя, собирая хлебом сочащийся из мяса сок, без стеснения выбирая лучшие куски шашлыка, с зажаренными до светло-коричневой корочки прослойками жирка и крупными косточками, за которые было удобно держаться. По улыбкам и молчаливой сосредоточенности чувствовалось, что такой пир у отряда случается далеко не каждый день, но все-таки и не редкость, а потому ели и пили без жадности, не стремясь быстро насытится и опьянеть.
Сначала ели молча, удовлетворяя первый голод, но, постепенно насыщаясь, все чаще поднимали лица от тарелок и, облизывали жирные, измазанные в соусах пальцы, обменивались взаимными остротами и короткими шутками, коротко обсуждали новости и произошедшие в поселке во время их отсутствия события.
— А знаете, что произошло, когда Скале мутант откусил голову? — откинувшись на широкую спинку стула и приосанившись, сразу всем, но при этом никому конкретно, задал вопрос Ерш, — Скала не умер. Он расстроился.
Застольщики заулыбались, кто-то даже расщедрился на смешок, а Скала так забавно хрюкнул в тарелку, что смех разгорелся с новой силой, заставляя рейдеров торопливо судорожно проглатывать недоеденные куски, прикрываться руками и хлебом, а потом вытираться салфетками, довольно поглядывая на заместителя Кумника, ни капли не обидевшегося на невинную шутку. Отряд вне рейдов и решения важных вопросов не знал слова «субординация». Строгое безусловное подчинение, даже если выполнение приказа могло привести к смерти, на границе стаба сменялось постоянными подколками, столь привычными для мужского коллектива, но необычными в женских устах и непринужденным обсуждением бытовых проблем и вопросов. Решения, касающиеся всего отряда, все равно, так или иначе, принимал Кумник, но никто не стеснялся высказывать мнение и даже спорить, пока командир не скажет окончательного слова.