– Пожалуйста, не спрашивай ни о чем. Просто помоги избавиться от синяка. И отцу об этом знать совершенно не нужно.
– Кристэль, кто это сделал? Кто посмел поднять руку на девушку?
– Ируфь, это вышло непреднамеренно.
– Кристэль, это с какой силой нужно было схватить за руку, чтобы все запястье почернело?!
– Мы зря теряем время, Ируфь, – голос эльфийки был усталым. – Прошу. Это больше не повторится.
– Ты уверена?
Кристэль промолчала.
– Все же нужно сказать государю...
– Нет, Ируфь. Ни к чему беспокоить его. Поверь, ему и так тяжело.
– Государь меняется на глазах, и не к лучшему. Я начинаю бояться за всех нас. Неужели золото так меняет его? Или что-то еще?
– Ты права. Но поверь мне, Ируфь, он справится. На его плечах немалый груз прожитого и настоящего. Поэтому ему сейчас очень непросто. Торину нужна наша поддержка, любовь, понимание. И наша смелость не молчать там, где молчать не нужно. Но этот случай – не тот, о котором ему стоит докладывать.
Знахарка вздохнула:
– Ты так беспокоишься о нем, Кристэль. Скажи, он… нравится тебе?
Торин насторожился. Кристэль ответила не сразу:
– Сначала Кили, теперь ты, до этого – Бильбо… У меня это на лице написано?
Знахарка рассмеялась:
– Вы были бы хорошей парой.
– Не надо об этом, Ируфь, – в голосе девушки послышалась печаль.
– Ты думаешь о том, что ты бессмертна, а он…
– Он – Король гномов. А я – дочь эльфийки и дракона. Торин не может думать только о себе. Ведь есть еще и его народ. А гномы никогда не примут меня как спутницу Торина.
– По-моему, ты сгущаешь краски, девочка. Ладно, давай сюда свою руку…
Торин осторожно заглянул в приоткрытую дверь. Кристэль сидела вполоборота к нему, левой рукой облокотившись на столик. На чуть тронутой загаром коже отчетливо выделялось темное пятно. Гном нахмурился, сжал губы и вернулся в библиотеку.
Лаурэгила он разбудил под утро. Эльф приоткрыл глаза и резко сел на постели:
– Что случилось?
– Пока ничего. Это… можно сделать в кузнице?
– Ты о…
– Да. Во имя Дурина, не задавай вопросов, иначе вся моя решимость исчезнет.
Лаурэгил быстро поднялся и облачился в доспех.
– Идем.
Вдвоем они спустились в кузницу. Пока Торин закидывал в печь уголь, Лаурэгил отошел в сторону и сосредоточился. Торин уже несколько раз видел процесс превращения, но чувствовал, что никогда не сможет привыкнуть к нему. Доспех и тело эльфа сливались, граница между ними исчезала. Золотая чешуя словно растекалась по лицу и кистям рук. Длинные волосы Лаурэгила взлетали, как от порыва сильного ветра, и застывали причудливыми наростами. Одновременно с этим начинался стремительный рост. С некоторого момента тело трансформировалось, словно глина под руками мастера, меняло очертания. Откуда бралась вся эта масса и куда исчезала при обратном превращении, Торин не понимал. Это было из области магии, абсолютно чуждой ему.
Смауг встряхнулся, расправил и сложил крылья.
– Ну, не передумал?
Торин покачал головой.
– Тогда снимай его и клади поверх угля. Торин?
Король гномов стоял неподвижно. Смауг посмотрел на его осунувшееся лицо, на тени, залегшие под глазами. Сейчас Торин казался старше своих лет. Эта ночь была для него тяжелой.
– Я не могу...
– Не отступай. Чем дольше тянешь, тем труднее будет. Подумай о том, что оно делает с нами. О том, что однажды Кристэль не сможет остановить нас, и о том, что может произойти… Вспомни, что оно свело с ума твоего деда.
После долгой мучительной паузы Торин медленно стянул Кольцо с пальца, помедлил немного и швырнул его в печь. Смауг, прикрывший глаза, чтобы не видеть самого Кольца, услышал характерный звук и тут же выдохнул струю огня. Торин глухо вскрикнул и рванулся было к печи, но вокруг него обвился драконий хвост, лишивший Короля гномов возможности двигаться. Но не говорить: столько отборных ругательств эти стены не слышали с момента своего сотворения. Смауг то и дело набирал в легкие побольше воздуха для очередной порции огня, время от времени осторожно когтем качал мехи. Уголь полыхал в печи, и в какой-то миг дракон и гном увидели, как пламя меняет свой цвет на темно-бордовый с золотистыми искрами внутри, и где-то на грани слышимости им почудился крик, полный яростной злобы. По кузнице метнулся порыв холодного ветра, принесший запах тлена. Огонь в печи поднялся столбом и следом раздался грохот, словно там взорвался фейерверк Гэндальфа. Смауг едва успел прикрыть морду одним крылом, а второе раскрыть перед Торином наподобие щита.