Кроме всех прочих, Сильвин достался самый удивительный подопечный – Золотой дракон. За прошедшие сутки Смауг так и не открыл глаза, но его раны стали выглядеть лучше. Таурохтар сказал, что у драконов от природы мощная способность к восстановлению, но на нее нужны силы, а Смауг почти полностью истратил их в борьбе с черным драконом. Если бы не Сильвин, он умер бы вскоре после того, как вернулся в сокровищницу. Эльфийка сумела удержать его в мире живых и не дала ему истечь кровью. Теперь оставалось только ждать.
Девушка взяла радужный амулет, закрепила его на длинной серебряной цепочке, перекинула ее через шею дракона и застегнула замок. Несколько мгновений ничего не происходило, затем амулет в ее руке вспыхнул мягким светом и на глазах стал увеличиваться в размерах. Через некоторое время Сильвин почувствовала, что ей тяжело удерживать его, и она опустила сияющий шар на пол возле драконьей морды.
В этот момент Смауг шевельнулся, втянул ноздрями воздух, чуть приоткрыл мутные глаза. И Сильвин увидела в них непередаваемое выражение удивления, нежности и отчаяния:
– Элентиэль… ты вернулась, – прошептал он, потянулся к ней… и обессиленно уронил голову возле ног девушки. Сильвин только вздохнула, провела рукой по золотистой чешуе и почувствовала легкую грусть: прошло столько лет с тех пор, как погибла ее сестра, но дракон не забыл ее.
– Все хорошо, – тихо проговорила эльфийка, опускаясь на пол рядом с ним. – Теперь все непременно будет хорошо.
Жизни Смауга Золотого больше ничто не угрожало, она это чувствовала. Теперь можно было уйти и заняться другими ранеными, но, сама не зная, почему, Сильвин никуда не пошла. То ли ей так сильно хотелось, чтобы дракон побыстрее исцелился, то ли просто нравилось находиться рядом.
Однако вскоре мать попросила ее подняться наверх: Инголиэну потребовалась помощь. Он опекал Короля гномов, его племянников и еще одну симпатичную эльфийку, Тауриэль, которая была бы мертва, если бы не лекарское искусство Инголиэна. А вот с Королем Торином дела обстояли куда хуже. Сильвин знала, что он едва не погиб, пытаясь освободить Кристэль и дать Смаугу возможность вступить в бой с Черным драконом. Торин потерял много крови, которая никак не хотела останавливаться, несмотря на то, что Инголиэн перепробовал все, что мог. На повязках вновь и вновь начинало расползаться красное пятно, и лекарь пришел к выводу, что здесь замешано колдовство. Даже Сильвин потребовалось немало времени и сил, чтобы остановить кровотечение. Наконец ей это удалось, и девушка осторожно убрала ладони с груди гнома. В себя Торин не пришел, только застонал, дернулся, и с его губ сорвалось:
– Кристэль…
И по тому, как он произнес это имя, эльфийка сразу же поняла, что отношение Короля-Под-Горой к ее племяннице не только дружеское.
– Тише, тише, – прошептала девушка. – Не беспокойтесь, она жива.
Неизвестно, услышал ее гном или нет, но вскоре он затих, и Сильвин смогла вернуться в сокровищницу.
Торину чудилось, что его несет течение быстрой темной реки. Ему не нравилась эта река, ее плотные, вязкие воды, и гном отчаянно пытался доплыть до берега. Течение было сильным, но это только раззадорило Торина, пробудило природное упрямство, и он яростно боролся с потоком воды. Он знал, что ему нужно выйти на берег, чтобы добраться до Кристэль. Волны пытались захлестнуть его, но Торин не сдавался. И вдруг он увидел дерево, низко склонившееся над водой. Гном ухватился за свисавшие ветви, перехватывая их, добрался до мелководья, шатаясь, выбрался на незнакомый берег и нахмурился, оглядевшись. Здесь все казалось каким-то чужим, а Одинокой горы нигде не было видно. Лишь откуда-то издалека донесся знакомый смех.
– Кристэль! – закричал гном, с удивлением ощущая, что боль от ран куда-то исчезла. – Кристэль!
– Она не слышит тебя. Она улетает все дальше и дальше, в Последний Чертог, – раздался чей-то негромкий голос. Торин поднял голову и увидел сидящего на дереве эльфа с волосами цвета белого золота. Пожалуй, красотой он мог бы соперничать даже с самим Финродом, если бы не еле уловимая печать жестокости и надменности на лице. Серые, как у Кристэль, глаза эльфа смотрели пристально, и в них горел такой знакомый Торину огонь.
– Кажется, я догадываюсь, кто ты, – тяжело проговорил Торин. – Но это не важно. Она не должна умереть!