улку и протянул ему, сказав строго лишь одно слово: – лЭнгэ [Им, или для них (цыг.)]. Торопливо скрутив чупнЮ в кольцо и повесив её на покатое плечо, юный цыган аккуратно взял обеими руками шкатулку, будто она была сделана из самого тонкого хрусталя, и поспешил к выходу. – Скажи им – Таро передал, – сухо добавил старик, своим окликом заставив на секунду остановиться в сенях шустрого парня. Тот услужливо кивнул и вышел прочь, направившись прямиком к толпе одинаково одетых людей. Старик вновь разжёг погасшую трубку и принялся спокойно смахивать табачную пыль со стола, а Бурилов, не шевелясь, стоял на месте и напряжённо вглядывался в окно, вытянув бледную шею. Внезапно про себя Бурилов отметил, что этих пятерых объединял не только один и тот же тёмный цвет одежды, но и роста они были примерно соответствующего друг другу, даже двигались они как-то синхронно. Цыганские мальчишки прятались за широкие цветастые юбки своих мам и бабушек, подростки с любопытством крутились возле них, цыгане постарше и зрелого возраста по большей части сторонились, даже костёр немного затих и языки пламени переменили своё направление в сторону от незваных гостей. Внимание одинаковых людей сосредоточилось на высоком юном цыгане, протянувшем им шкатулку с какими-то словами, обретших в голове Бурилова произнесённую ранее стариком формулу: «Таро передал». По всей видимости, старший из этой группы – неловким движением принял подношение, не заглядывая внутрь и явно не справляясь у гонца о содержимом. Двое одинаковых обступили парня и что-то начали у него расспрашивать, но молодой цыган лишь недоумённо пожимал плечами и уверенно вертел головой по сторонам в знак отрицания или незнания о чём-то или о ком-то. Постояв ещё несколько минут, окинув взглядом парня и толпу цыган, старший одинаковой группы посмотрел на шкатулку, затем резким кивком головы отдал приказ остальным. Вскоре медленными шагами незваные гости удалились. Ветер поменял направление и костёр вновь разгорелся как прежде, подпитываемый свежим хворостом, что каждый из цыган периодически приносил ему в жертву. Старик будто не замечал напряжения в позе и лице Бурилова, а тот, возможно, простоял бы так ещё долго, если бы состояние некого оцепенения не было прервано заунывным скрипом петель открывающейся двери: принёсшая папиросы девочка своим возвращением из лавки вновь вернула постояльца к жизни. Взяв со стола горсть конфет, девочка тут же выпорхнула из дома. В повисшей тишине Бурилов внимательно смотрел на старика, невольно пытаясь распознать: заметил ли мудрый цыган вдруг нахлынувшее на него смятение. Но тот молчал, был непостижимо невозмутим, словно океан во время штиля, а потом как-то хитро улыбнулся и сказал: – О-якхА про тУтэ чораханЭ [Глаза у тебя плутовские (цыг.)]. Может, сглазили тебя, мОро? Не дождавшись ответа или какой-либо реакции, старик улыбнулся ещё шире, сверкнув сквозь дымную пелену тёмными зрачками, да тихо рассмеялся. – А почему Таро? – присев напротив, решил разбавить обстановку Бурилов. – Всё хотел спросить: это имя или прозвище? – Зовут меня Миро, – протяжно ответил цыган. – Но более известен я под своим прозвищем, что стало мне вторым именем. – Это ж… вроде как… карты такие, – пробормотал Бурилов и как-то виновато посмотрел на старика. Тот снова улыбнулся. – Это целая философия, мОрэ. Это инструмент, что может приоткрыть завесу тайны прошлого, настоящего и будущего. Ещё моя бабушка Эйша, воспитавшая меня, передала мне сакральные знания предков, но вряд ли твоя голова занята сейчас интересом к моей истории, мОрэ. Бурилов смутился. Непроизвольно он обхватил руками голову, но тут же собрался и как-то отвлечённо спросил: – Они ведь не только за деньгами приходили? Таро пересчитал папиросы и высыпал остатки табака из резной трубки в медную пепельницу. Снова залаяли собаки, Бурилов глянул в окно, но старик перехватил этот тревожный порыв своим размеренным голосом: – Не только. Ты ведь знаешь, что не только за ними. – Подняв одну бровь кверху, Таро вперился взглядом в уставшие и даже, можно сказать, замученные серые глаза собеседника. Внезапно сменив тон и улыбнувшись, старик бросил в растерянное лицо Бурилова: – Но и за деньгами тоже. Много думаешь, мо;ро, а ты с ворона бери пример. Так или иначе – он всё равно тебе близок. Постоялец удивлённо сморщил лоб и уже хотел что-то произнести, как вновь заскрипела дверь и вошла та самая темноглазая девочка. – КамЭна тэ_хАн? [Кушать хочешь? (цыг.)]. – заботливо осведомился старый Таро у вошедшей, но девочка ничего не ответила, лишь едва качнула головой влево. – Акэ тУкэ о-глындАло, э-канглорИ .[Вот тебе зеркало, гребешок (цыг.)]. – Старик вручил ей девичьи принадлежности, крепко обнял, после чего та весело засеменила в дальнюю комнату, прижимая к себе зеркало и расчёску. Бурилов молча и с неким изумлением наблюдал за всем происходящим. Мысли в его голове появлялись и, подобно мыльному пузырю, тут же исчезали, не находя своих точных очертаний. Казалось, старик лучше понимал, что творится в сознании и в глубине души Бурилова, нежели он сам. – Это Талэйта [*Цыганское имя в переводе означает «маленькая девочка»], моя внучка. Она не очень разговорчивая. Но всё понимает не по годам. Уверен, она читает людей похлеще меня. Вещая будет женщина. – И старик Таро снова тихо рассмеялся. Постоялец за всё время, проведённое среди цыган, ни разу не слышал о детях Таро, а потому информация о том, что у старика есть внучка, несколько удивила его. Но Бурилов вовремя смекнул, что раз об этом никто не говорит, а сам старый цыган про своих детей не обмолвился, стало быть, это тяжёлая тема и, вероятно, трагичная для Таро, а потому резонный вопрос про семейную жизнь не прозвучал. – Не нужно относиться к явлениям жизни с точки зрения наказания или благодатной награды, – проговорил цыган. – Относись ко всему просто как к тому, что может произойти, уже произошло или сейчас происходит. Отрешённость – ключ ко всему, но отрешённость должна быть внимательной. Так в каждом явлении найдёшь подсказку. – Я не очень понимаю, уважаемый Таро, – после минуты раздумья сказал Бурилов, – что это значит… Благодарен за всё: что приняли меня неизвестно откуда, что вопросов по твоему велению мне никто лишних не задавал, за ночлег и еду спасибо… Но, старик, ей-богу… Раз видишь всё и знаешь, не томи душу мне. – СабнАскиро, [Смешной (цыг.)] – с едва заметной ухмылкой глухо произнёс Таро и направился к двери. Раскидистые багряные лапы заката растопыренными пальцами ложились на разные участки степи, придавая земле в этот час самые причудливые и насыщенные тона. В небе беззвучно проплывал журавлиный клин, ветер изредка создавал пыльные вьюны из листьев, песка и мелких трав, воздух был исполнен смесью ароматов клевера, одуванчиков, молока и костра. Это был запах воли, пьянящее и одновременно с тем вселяющее радость и пробуждающее вкус к жизни на этой земле, погружающее в глубокую эйфорию веяние свободы. Облизнув сухие губы с вкраплениями золы, принесённой приятным закатным ветром, Таро отвязал вороного, похлопав его по гладкому лоснящемуся боку загорелой широкой ладонью, закурил трубку и строгим взором окинул свой табор. Присев у костра, он самозабвенно шевелил мигающие оранжевым цветом угольки, порождая тем самым яркие всполохи. Будто тень появился коренастый цыган по имени Ратмир, встав сбоку от старика, он внимательно и несколько раздражённо смотрел на Таро, который молчал и явно ждал, когда тот начнёт говорить. Ратмир молчал, а глаза его наполнялись ещё большим раздражением. – Кон адавА? [Кто это (этот)? (цыг.)] – наконец раздался приглушённый голос коренастого цыгана. Поняв, что Таро не реагирует на его вопрос, он продолжил. – Ёв амЭнгэ нанЭ джьиндлО: амЭ лэс на дьжинАса, Таро. [Он нам не знаком: мы его совсем не знаем, Таро (цыг.)]. СОса ёв залЭла-пэ? [Чем он занимается? (цыг.)]. Старик закрыл глаза от едкого дыма, медленно затянулся и, размеренно выдохнув сизое облако, твёрдо произнёс, не отводя лица от костра: – Н’Андэршав![Не бойся! (цыг.)] Ратмир сделал шаг ближе к Таро и уже хотел было развернуть его за плечо к себе как в то же мгновение до уха его донеслись железные и, вместе с тем, печальные ноты в голосе невозмутимо взирающего на пляски пламени старого цыгана: – Ёв шукАр багАлэ: лЭстэ лАчи глос, одьОскири...[Он хорошо поет: у него прелестный, задушевный голос (цыг.)] АвЭн! [Пойдём! (цыг.)] Ратмир понимал, что произнося эти слова о чужаке, Таро вспомнил своего сына, слава о котором ходила ни в одном таборе, а потому он долго стоял возле костра, виновато опустив голову вниз, изредка провожая взглядом барона, тяжёлыми шагами следующего к своему дому. Бурилов не мог уснуть всю ночь. Луна слепым пятном пробивалась сквозь пыльную муть окна, короткое погружение в забытье тут же прерывалось жуткими картинами: то ему снились девять воткнутых в спину мечей, то дьявол пророчил ему тяжёлую судьбу, то он падал с высокого обрыва в пропасть и его накрывало грудой камней. В итоге Бурилов постоянно вздрагивал и просыпался в холодном поту. Он знал, что в такие ночи ему всегда было не по себе: повышенная эмоциональность и нервозность, состояния паранойи и тоски не покидали его в полнолуние на протяжении долгих лет. Ночь убежала от утреннего солнца, как нечистый дух от л