Повозка оказалась на удивление удобной. Онна пребывала во вполне объяснимом возбуждении. Все эти недели она жила собственным воображением, черно-белыми полустертыми иллюстрациями в книгах и видом из окна, абсолютно не отличающимся особенным разнообразием. Мощеная булыжником дорога стелилась перед ними темно-серой лентой и уходила в зеленеющую лесную даль, постепенно раскрывающуюся перед их всепоглощающим взором и являя ему все более сочные краски. Девушка дышала полной грудью и улыбалась, безостановочно крутя головой, осыпая проплывающие мимо деревья междометиями и восторженными возгласами, отчего на лице Мира время от времени появлялась еле-заметная снисходительная улыбка. На его взгляд, пейзаж был довольно однообразен и привычен: лес представлял собой причудливое и пестрое переплетение флоры и фауны, которое рождало какофонию звуков разной степени назойливости, один оттенок листвы плавно переходил в другой – от нежно салатового до бледно-голубого, от лимонно-желтого до медно-красного, то бледнее на тон, то насыщеннее и темнее. Крона пропускала веселые солнечные лучи, которые время от времени оттенялись стайками летающих с ветки на ветку птиц и мелких животных, разглядеть которых получше не представлялось возможным. Невероятные «черныши» (так про себя окрестила их Онна) в их упряжи назывались «нирув’ен», что с раннего тарунийского означало «черный ветер», а в простонародье сокращалось до короткого «нир». Они неслись почти беззвучно, мягко, будто бы преград на дороге вовсе не существовало, вторя своему имени – как ветер. Со свистом рассекающий воздух хвост, редкая вороная грива, обтекаемой формы рога, глаза, лунным камнем мерцающие в тени, на бегу превращались в размытую серебристую вспышку, придавая быстроте нира особый противоестественный шарм.
Как ранее сказал седовласый, дорога им предстояла недолгая: их целью было близлежащее поселение, в котором имелось интересующее их ведомство. Панорамы вихрем пролетали мимо, сменяли одна другую и пополняли неизменно растущий кладезь вопросов в голове Онны. Лесные водопады, то ленивыми бусинами стекающие по лестнице замшелых камней, то брызгами белой пены бьющие из-под земли и ниспадающие по отвесной скале, выросшей из неоткуда и пронзающей вековые стволы насквозь. Вдоль дороги то тут, то там, можно было заметить каменные безликие изваяния, излучающие еле заметный синеватый свет и заставляющие воздух вокруг них дрожать. Свет пробивался сквозь листву все реже и вскоре совсем померк, уступая место холодным теням, увлекающим все дальше в чащу. В этом месте девушке внезапно стало не по себе. Она плотнее закуталась в дорожный плащ и взирала во тьму округлившимися глазами, настороженно оглядывалась и прислушивалась, время от времени кидая вопросительные взгляды на своего спутника. Мир же был невозмутим, как и всегда.
- Это охранное заклятие от простолюдинов и лесной живности. – пояснил он, не отрывая взгляда от лесной чащи. – Подобное обычно расставляется на межтерриториальных границах, дабы избежать крупных иммиграций населения и жертв на лесном тракте. Как правило, многих это не останавливает, но, как я уже сказал, немало сдерживает.
Тем временем, темнота медленно расступалась, рассеивая страх и возвращая мысли Онны в привычное русло. Дорога вела к белеющей вдали точке, которая являла собой нарастающий свет в конце древесного тоннеля.
Лес постепенно редел, звенящая тишина мглистой чащи сошла на нет, уступая место мерному потрескиванию и жужжанию полевых насекомых. Пред глазами предстала сияющая солнцем и злаками ослепительная долина: непоседливый ветерок трепал то тут то там выросшие холмы из скошенной травы и душистого сена; в золотистых зарослях неизвестных девушке культур лениво перемещались беспрестанно чавкающие и блеющие, а, стало быть, несомненно живые, увесистые комья шерсти, из-под которой не было видно ровным счетом ничего (в том числе, ничего, что могло бы являться источником данных звуков и, разумеется, являлось); вдали виднелась небольшая и ветхая, но все еще работающая мельница, вяло перебирающая лопастями и ворчливо скрипящая на каждого без разбора. Недалеко от нее располагалась небольшая хижина, два покосившихся сарайчика и загон, который ломился от шумного скопища, толкающих друг друга разномастных комков кучерявого меха. Наконец на глаза Онне попался первый (если не считать ее слугу) человек. Из сарая вышла довольно полная женщина с растрепанным пучком светло-рыжих волос и плотно усыпанным веснушками лицом. Она тяжело отдувалась, вытирая пот с лица и щурясь от солнца, что-то бормотала себе под нос и будто бы не замечала ни возникших в лесной расщелине ниров, ни шумной телеги за их спинами. Из хижины к ней выбежал пузатый мальчишка, сильно походивший на нее рыжей мастью. В одной руке у него были гигантские ножницы, в другой – нечто похожее не то на помело, не то на небольшую швабру. Завидев приближающихся «чернышей», мальчик охнул и обронил свою поклажу себе под ноги, за что удостоился укоряющего возгласа со стороны женщины (наверняка своей матери).