— Я уже вознагражден, — ответил он, — тем, что вижу в безопасности и вас и профессора Портера, и тем, что мы вместе. Я думаю, что я не мог бы вынести дольше вида сдержанного и молчаливого горя вашего отца. Это было самое печальное испытание во всей моей жизни, мисс Портер. А к этому добавьте и мое личное горе — самое большое горе, которое я когда-либо знал. Скорбь отца вашего была так безнадежна, что я понял, что никакая любовь, даже любовь мужа к жене, не может быть такой глубокой, полной и самоотверженной, как любовь отца к своей дочери.
Девушка опустила взор. Ей хотелось задать один вопрос, но он казался почти святотатственным перед лицом любви этих двух человек и ужасных страданий, перенесенных ими в то время, как она счастливая сидела, смеясь, рядом с богоподобным лесным существом, ела дивные плоды и смотрела глазами любви в отвечающие ей такой же любовью глаза.
Но любовь странный властелин, а природа человека еще более странная вещь. И Джэн все же спросила, хотя и не попыталась оправдать себя перед своей собственной совестью. Она себя прямо ненавидела и презирала в тот момент, но тем не менее продолжала свой вопрос:
— Где же лесной человек, который пошел вас спасать? Почему он не здесь?
— Я не понимаю, — ответил Клейтон. — О ком вы говорите?
— О том, кто спас каждого из нас, — кто спас и меня от гориллы.
О! — крикнул с удивлением Клейтон. — Это он спас вас? Вы ничего не рассказали мне о вашем приключении? Пожалуйста, расскажите!
— Но, — допытывалась она, — разве вы его не видели? Когда мы услышали выстрелы в джунглях, очень слабые, очень отдаленные, он оставил меня. Мы как раз добрались до открытой поляны, и он поспешил по направлению к схватке. Я знаю, что он пошел помогать вам.
Тон ее был почти молящий, выражение — напряженное от сдерживаемого волнения. Клейтон не мог не заметить этого и смутно удивлялся, почему она так сильно взволнована, так озабочена тем, где находится это странное существо. Он не догадывался об истине, и как мог он о ней догадаться?
Однако, он ощутил смутное предчувствие какого-то грозящего ему горя, и в его душу бессознательно проник зародыш ревности и подозрения к обезьяне-человеку, которому он был обязан спасением своей жизни.
— Мы его не видели, — ответил он спокойно. — Он не присоединился к нам. — И после минуты задумчивого недоумения добавил: — Возможно, что он ушел к своему племени — к людям, которые напали на нас.
Клейтон не знал сам, почему он это сказал: ведь он сам не верил этому; но любовь — такой странный властелин!
Девушка глядела на него широко раскрытыми глазами.
— Нет! — воскликнула она пылко, — слишком уж пылко — подумалось ему. — Это невозможно. Они — негры, а он ведь белый и джентльмен!
Клейтон смутился, но его соблазнил маленький зеленоглазый чертенок.
— Он странное, полудикое существо джунглей, мисс Портер. Мы ничего не знаем о нем. Он не говорит и не понимает ни одного европейского языка, и его украшения и оружие — украшение и оружие дикарей западного побережья.
Клейтон говорил возбужденно.
— На сотни миль вокруг нас нет других человеческих существ, мисс Портер, одни дикари! Он наверное принадлежит к племени, напавшему на нас, или к какому-нибудь другому, но столь же дикому, — он, может быть, даже каннибал.
Джэн Портер побледнела.
— Я этому не верю, — прошептала она как бы про себя. — Это неправда. Вы увидите, — сказала она, обращаясь к Клейтону, — что он вернется и докажет вам, что вы не правы. Вы его не знаете так, как я его знаю. Говорю вам, что он джентльмен.
Клейтон был великодушный, рыцарски настроенный человек, но что-то в ее тревожной защите лесного человека подстрекало его к безрассудной ревности. Он вдруг забыл все, чем они были обязаны этому дикому полубогу, и ответил Джэн Портер с легкой усмешкой:
— Возможно, конечно, что вы правы, мисс Портер, — сказал он, — но я не думаю, чтобы кому-нибудь из нас стоило особенно беспокоиться об этом молодце, поедающем падаль. Конечно, может быть, что он полупомешанный, потерпевший когда-то крушение, но он забудет вас так же скоро, как и мы забудем его. В конце концов это только зверь джунглей, мисс Портер!
Девушка не ответила, но почувствовала, как больно сжалось ее сердце. Гнев и злоба, направленные на того, кого мы любим, ожесточают наши сердца, но презрительная жалость заставляет нас пристыженно молчать.
Джэн знала, что Клейтон говорил только то, что думает, и в первый раз попыталась подробно разобраться в своей новой любви и подвергнуть объект ее критике.
Медленно отвернулась она от молодого человека и пошла в хижину, напряженно раздумывая. Она попыталась представить себе лесного своего бога рядом с собою в салоне океанского парохода. Она вспомнила, как он ест руками, разрывая пищу, словно хищный зверь, и вытирает затем свои жирные пальцы о бедра, — и содрогнулась.