— Да,— сказал он,— вы правы, я не могу этого сделать — я не немец! — И он поднял лезвие и глубоко вонзил его в полное злобы сердце Фрица Шнайдера.
Кровь брызнула, гунн, задыхаясь, заговорил в предчувствии смерти. Он прохрипел:
— Я не сделал этого! Она не тут...
Он не договорил; кровавая пена запузырилась на губах. Глаза остекленели. Фриц Шнайдер был мертв...
Тарзан повернулся к девушке и протянул руку.
— Отдайте мне медальон! — приказал он.
Девушка указала на мертвого офицера.
— Медальон у него!
Тарзан обыскал немца и нашел безделушку.
— Теперь вы отдадите мне бумаги! — сказал он.
Без единого слова она передала ему сложенный вчетверо документ. Он долго стоял и смотрел на нее, прежде чем заговорить.
— Я пришел также и за вами,— промолвил он.— Было бы трудно увести вас отсюда, поэтому я намереваюсь убить вас. Я поклялся убивать всех людей вашей нации. Но вы правы, когда сказали, что я не такое животное, как этот убийца женщин. Я не мог покончить с ним тем же способом, каким он убил мою жену, и не могу убить женщину — вас.
Он подошел к окну, поднял раму и мгновением позже исчез в темноте.
Тогда та, которую Тарзан знал как фройляйн Берту Кирчер, быстро подошла к трупу, лежавшему на полу, засунула руку в потайной карман кителя и вытащила маленький листок бумаги. Его она засунула за рамку своей фотографии, стоявшей на комоде, и только после этого подошла к окну и позвала на помощь.
Глава 7
КОГДА КРОВЬ СКАЗАЛАСЬ
Тарзан-обезьяна был возмущен. В его власти была немецкая шпионка-Берта Кирчер, а он оставил ее живой и невредимой. Конечно, он убил наконец гауптмана Шнайдера, молодой лейтенант фон Госс погиб от его руки. И разве не он различными способами отомстил группе немцев, убивавших, грабивших и насиловавших в бунгало Тарзана в стране Вазири? Оставался в живых еще один офицер, с ним тоже нужно было рассчитаться, но его он пока не мог найти. Это был лейтенант Обергатц; Тарзан его упорно, но безуспешно разыскивал. Ему, наконец, удалось выяснить, что Обергатц был послан по специальному заданию то ли в глубь Африки, то ли вовсе в Европу; справиться было не у кого, а те, кого он спрашивал, либо не знали, где лейтенант, либо не разглашали военной тайны.
Но тот факт, что он позволил дать волю своей слабости, как ему казалось, и пощадить шпионку, когда он мог спокойно вынести Берту Кирчер на руках из гостиницы в Уилхемстале, Тарзан никак не мог себе объяснить. Он стыдился проявления недостойных воспитанника джунглей чувств, этого проявления слабости. Когда он передавал бумагу, отобранную у девушки, британскому начальнику в штабе, то был очень недоволен собой. Хотя сведения, содержащиеся в документе, позволили британцам сорвать немецкое фланговое наступление, это не улучшило самочувствия Тарзана. Возможно, причина такого недовольства заключалась в том, что он прекрасно сознавал — повторись такая возможность снова, он опять не сумеет убить женщину, как это произошло в ту ночь в Уилхемстале.
Тарзан проклинал эту свою слабость, как он ее про себя называл, и объяснял ее изнежившим его влиянием цивилизации. В глубине сердца он хранил презрение как к цивилизации, так и к ее представителям-мужчинам и женщинам культурных стран мира. Он всегда сравнивал их слабости, пороки, лицемерие и их маленькое тщеславие с открытым и примитивным образом жизни его диких собратьев в джунглях. И в то же время в горячем сердце человека-обезьяны боролись меж собой две могущественные страсти. Кроме любви и привязанности к миру, воспитавшему его, такая же любовь и преданность жила в душе Тарзана и к его друзьям из цивилизованного мира.
Человек-обезьяна, воспитанный диким зверем и среди диких зверей, не спешил сближаться с кем-либо. Знакомых у него были сотни, но друзей мало. Ради этих немногих он умер бы, как, несомненно, и они отдали бы свои жизни ради него, но никого из них не было в британских войсках в Восточной Африке. Поэтому Тарзан, чувствуя отвращение при виде людей, ведущих жестокую и бесчеловечную войну, решил последовать настойчивому зову далеких джунглей своей юности.
Немцы были все время в движении, поскольку война в Восточной Африке почти закончилась; он понимал, что его дальнейшие услуги британцам будут представлять незначительную ценность.
Никогда не присягая королю на верность, Тарзан не поступал на регулярную службу. Он не считал себя обязанным оставаться в войсках, а поскольку моральные обязательства были им почти выполнены, он исчез из британского лагеря так же таинственно, как и появился в нем несколько месяцев тому назад.