Это была его родина, та поляна, поросшая мягкой травой, этот неуклюжий бревенчатый домик на ней, где юного Тарзана охватывало безмятежное чувство покоя и защищенности. А за полянкой сразу же вставала стена таинственного леса, где приемная мать Кала обучала детеныша Тармангани всем премудростям дикой жизни.
Там, в местах, лучше которых он ничего не знал, надеялся Тарзан позабыть боль утраты, и, может быть, не только печаль утихнет, а вообще сотрется из памяти все, что связано с жизнью в цивилизованном мире. Он очень на это наделся.
Но до маленькой хижины у закрытой гавани тянулись долгие мили длительного и изнурительного пути, а он был связан, как кандалами, долгом. Он чувствовал свой долг по отношению к этим двоим, идущим по участку перед ним.
Один, нуждавшийся в его опеке, был молодой мужчина в изношенной форме британских королевских воздушных сил, а другая — женщина в жалких лохмотьях — остатках того, что некогда было элегантнейшим костюмом для верховой езды.
По капризу судьбы трое совершенно разных по характеру людей оказались вместе: дикарь, почти обнаженный человек-зверь, благовоспитанный молодой англичанин, военный офицер, и вдобавок красивая юная женщина. Ее человек-обезьяна знал как немецкую шпионку и ненавидел от всей души.
Как сделать так, чтобы избавиться от этих двоих? Вряд ли это удастся! Тарзан не представлял себе, что станется с беспомощными людьми, если он не проводит их, пустившись в утомительный поход, обратно к восточному побережью, к жилью цивилизованного человека...
Поход этот вынудил бы его еще раз пройти длительный и тяжелый путь, недавно проделанный им, когда он добирался до своей цели. Однако что еще можно было сделать? У этих двоих не было ни силы, ни выносливости, ни знания леса, чтобы сопровождать его через неизвестные земли на запад, да он и не хотел брать их с собой. Мужчину он бы еще стерпел, но даже подумать не мог о присутствии девушки в далекой отцовской хижине. Этот домик в известной степени стал для него священным воспоминанием. Печально, без злости в мыслях, он решил, что остается лишь один путь, поскольку он не может их бросить. Он должен идти медленным и утомительным маршем назад, на восток, или, по крайней мере, в восточном направлении, до первого поселения белых, где он сдаст своих спутников с рук на руки их соплеменникам и станет окончательно свободным.
Он, правда, решил было предоставить девушку ее собственной участи, но это было до того, как она помогла обезьянам спасти его от мучительной смерти в деревне племени людоедов Вамабо. Тарзана раздражала обязанность, возложенная ею на него, но это раздражение не мешало сознавать свой долг.
Наблюдая за двумя молодыми людьми, он улыбнулся, и улыбка смягчила печаль, навсегда, казалось, застывшую на красивом лице. Он подумал об их беспомощности. Какое, в сущности, хилое и слабое существо — человек! Как плохо он приспособлен к борьбе с первобытными силами природы, что олицетворяют собой джунгли. Да ведь даже маленькое дитя Больших обезьян племени Го-Лага лучше приспособлено к существованию, чем эти двое, так как дитя-балу, по крайней мере, избежало бы бесчисленных опасностей, которые угрожают существованию взрослых неженок; может быть, за исключением Ко ты-черепахи, никто из его диких собратьев не передвигался так медленно, как беспомощный и тщедушный белый человек.
Без него эти двое, несомненно, умрут от голода среди изобилия, если каким-нибудь чудом избегут воздействия других разрушительных сил, царящих вокруг.
В то утро Тарзан принес им фруктов, орехов и связку бананов, а теперь тащил мясо — свою добычу, а лучшее, что они могли сделать,— это принести воды из реки.
Даже сейчас, идя через лужайку к загородке, они были в полном неведении о его присутствии рядом. Они не знали, что он зоркими глазами наблюдал за ними из-за купы кустов рядом со входом в колючую изгородь-бому. Они не знали о многих вещах, окружавших их, но зато Тарзан знал гораздо больше любого цивилизованного человека о джунглях и опасностях, таящихся в них. Он не мог видеть существа, спрятавшегося в густой листве близстоящего дерева, однако человек-обезьяна знал, что оно там затаилось, он знал уже, кто это был и какие у него намерения. Для него это было ясно, как если бы все происходило на открытом месте.