— Мадмуазель, простите! — буркнула Тася, не глядя на гувернантку.
— Ваша мамаша добра, как ангел, a вы так огорчаете ее! — произнесла сурово та. — A подумали ли вы о вашей мамаше? Павлик и Леночка приготовили свои сюрпризы, a вы?
— Сюрпризы! Ах! — растерянно прошептала Тася и все лицо её запылало ярким румянцем смущения.
С минуту она стояла уничтоженная, печальная, с низко опущенной головой. Потом вдруг личико её засияло улыбкой, глаза блеснули и она с радостным смехом бросилась на шею матери.
— Душечка мамуся! — шепнула она, вся радостная и счастливая, — если б ты знала, как я люблю тебя! Я не умею клеить коробочек и переплетать книг, как Павлик, или вышивать коврики, как Леночка, но… Зато я отдам самое дорогое… Самое любимое, что у меня есть… Мне «он» так нравится, что я бы с ним никогда, никогда не рассталась, но тебе я его подарю… Потому что я тебя еще больше люблю, душечка мамаша!
С этими словами она быстрым движением опустила руку в карман, и в ту же секунду перед удивленной Ниной Владимировной, подле её чайного прибора, очутилось смешное желторотое и длинноклювое существо, с едва отросшими пушистыми крыльями.
Дружное «ох» вырвалось из груди присутствующих.
Нина Владимировна невольно отодвинула свой стул от стола. Марья Васильевна даже взвизгнула от неожиданности. Леночка кинулась под защиту Павлика, надеясь на его кадетскую храбрость. Словом — произошел необыкновенный переполох. Один Павлик храбро подступил к вороненку и кричал: «Кыш! Кыш!» — махая фуражкой.
A виновник суматохи, вороненок, страшно испугавшись всего этого шума и кутерьмы, совсем потерял голову. Он недоумевал с минуту, потом неожиданно встрепенулся и с решительным видом заковылял по скатерти, опрокидывая по пути чашки и стаканы. Мимоходом попал в сухарницу, выскочил из неё, как ошпаренный, наскочил на лоток с хлебом и, в конце концов, очутился в крынке с молоком, уйдя в нее по самую шею.
Теперь из молока торчала только круглая головенка с желтым клювом, из которого вылетало поминутно неистовое: «Кар! Кар! Кар!»
Глаза несчастного птенчика стали еще круглее от ужаса, и он вращал ими во все стороны, исполненный страха.
— Он захлебнется! Он захлебнется! Спасите его! — кричала не своим голосом Тася и, не долго думая, запустив обе ручонки в крынку, извлекла оттуда своего приемыша.
Почувствовав себя на суше, вороненок разом пришел в себя. Он начал с того, что встряхнулся всем своим маленьким тельцем со слипшимися перышками, сквозь которые просвечивала кожа, и потом снова заковылял по столу.
Это было до того смешно и забавно, что Нина Владимировна не могла сдержаться от улыбки. За ней захохотал во все горло Павлик. За мальчиком засмеялась своим нежным, как свирель, голоском белокурая Леночка. И наконец сама Тася так и закатилась громким, здоровым, веселым хохотом. Даже Марья Васильевна усмехнулась при виде потешной походки облезлого, прилизанного от молока птенчика.
Нина Владимировна не могла сердиться на Тасю. Кап не странен был подарок её младшей девочки — это был все-таки подарок и поднесен ею к тому же от души. Она нежно погладила по голове свою проказницу-дочурку и сказала ей на ушко своим добрым, ласковым голосом:
— Ты мне дашь слово, Тасенок, никогда не лазать по деревьям и вообще стараться удерживаться от шалостей и проказ. A вороненка твоего я беру охотно. Он такой смешной и забавный, a главное — он будет напоминать моей девочке о её падении с липы и этим, может быть, предостережет ее от новых проделок. A теперь, друзья мои, — обратилась мама уже ко всем детям, — сегодня вас ожидает много приятного. Ваши юные друзья, дети Извольцевы и Раевы, будут у вас в гостях, a вы примите их хорошенько и старайтесь быть добрыми хозяевами.
— Извольцевы приедут! Ура! — закричал на весь дом Павлик, подбрасывая вверх свою фуражку.
— И Тарочка! — вторила ему Тася.
— Ну, уж твоя Тарочка! Забияка! — уколол сестру мальчик.
— A твой Виктор — глупый! — рассердилась та.
— Тася! Тася! — остановила девочку Нина Владимировна.
— Да когда он первый, мамочка, — оправдывалась та.
— Идите переодеваться, слышите! — строго приказала Марья Васильевна Тасе.
Та хотела буркнуть что-то по своему обыкновению, но, встретив на себе печальный взгляд матери, удержалась на этот раз от грубой выходки.
— Не забудь же пластырь наклеить… Нельзя же с рваным лбом гостям показаться! — успел шепнуть сестре незаметно Павлик.
Тася вся вспыхнула как порох и рванулась было к брату. И снова печальный и добрый взгляд матери остановил ее.