— Хриплый голос, это вот точно, хриплый…
— А приметы так и не можете припомнить?
— Ей-бо, не могу, зачем зазря в грех вас вводить?
…Славин вернулся в кабинет, обложился справочниками: он искал бары, где играли в бильярд, особенно в районе вокзала. Нашел четыре: «Веселые козлята», «Неаполь», «Каса бланка» и «Лас Вегас».
Потом снова пригласил Архипкина.
— Олег Карпович, — спросил Славин, — вы в бильярд умеете играть?
— Плохо. С шоферами, бывало, погоняешь, шутки ради…
— Придется вам со мною поиграть.
— Да у нас не стол, а смехота одна.
— Мы с вами не в посольстве будем играть. В городе.
— Так в городе бильярды только в вертепах, нас упреждали…
— Вдвоем не страшно, — сказал Славин, подмигнув Архипкину. — Как, Олег Карпович?
— Если надо, значит, надо, — степенно ответил тот.
— Теперь вот что, — продолжил Славин, — мы с вами будем искать «беспалого». Но, быть может, нам повстречается другой русский, я вам его покажу. Поговорите с ним, ладно?
— Не советский? — спросил Архипкин.
— Эмигрант. Власовец, — ответил Славин.
— Я с таким псом и говорить-то не стану. Душить его надо, я супротив их дрался в Бреслау, ну нелюди, ну зверье…
— Если мы найдем «беспалого», тогда все в порядке, а если надо к нему подкрадываться, тогда, боюсь, придется вам поговорить с тем как раз власовцем, который стоял против нас именно во Вроцлаве… Не судите только всех эмигрантов одним судом, Олег Карпович. Один добровольно продался немцам, сам к Власову пошел, а сотню-то принудили… Все понимаю, вы правы, оправдать такое невозможно, но и среди них есть разные люди.
— Это мне умом понятно, только сердце у меня есть. Во Вроцлаве этом самом моего меньшого братана власовы постреляли…
В «Веселых козлятах» было шумно и многолюдно, играли здесь плохо, больше куражились, ставки были низкие, три доллара, «беспалый» не появлялся. Архипкин проиграл Славину три партии всухую, рука его заметно дрожала, когда он бил по шару; часто мазал, смотрел по сторонам настороженно.
Когда верткий официант, бегавший с подносом между столами, принес пиво, Славин спросил:
— А Хренов когда придет?
— Он теперь у нас не играет, сэр. Он играет в «Лас Вегас» или в баре «Гонконг». Чаще в «Гонконге», китайцы привезли прекрасные столы, там собираются самые лучшие игроки, ставки до ста долларов…
…В «Лас Вегасе», потолкавшись вокруг столов, — игроки были высокого класса, тишина стояла в зале, — Славин пригласил Архипкина к стойке, заказал «хайбл». Рука у Архипкина дрожала по-прежнему, коктейль пил с недоуменным отвращением, то и дело оглядывался.
— По уху врезать сможете? — улыбнулся Славин. — Руки-то вон какие крепкие. Чего ж тогда боитесь?
— Непривычно как-то, — ответил тот, — вертепства не люблю, я ж деревенский, нам это против сердца.
— Слово такое слыхали — «надо»?
— Это я понимаю, а все одно не в своей тарелке.
Славин обратился к бармену:
— А когда придут самые хорошие игроки?
— У нас бывает только один по-настоящему хороший игрок, сэр. Мистер Хренов, «от двух бортов в середину», классный игрок.
— Но он ведь сейчас в «Гонконге»…
— Видимо, там, сэр. Хотя он играет и здесь, довольно часто играет, но в последнее время начал посещать «Гонконг».
— Что, лучше столы?
— Нет, сэр, там дешевле еда. Китайцы продают пищу по бросовым ценам, им же все привозят из Пекина. Мы ничего не можем с ними поделать, они хотят нас разорить. Алкоголь, правда, у них стоит столько же, снабжают бельгийцы, нам приходится снижать цены на коктейли, иначе вылетим в трубу…
…В «Гонконге» бармен сразу же указал Славину на Хренова. Тот играл мастерски, неторопливо, засучив рукава; играл, как настоящий жук, дразнил партнера, говорил по-английски с ужасным акцентом:
— Целься, целься лучше, Джон! Рукой не егози, а то обыграю! Деньги-то приготовил? Или к жене побежишь просить?
Славин сел за бар — Хренов был виден ему в зеркале.
— Наблюдайте за ним, — шепнул он Архипкину. — Потом подойдите, предложите сыграть.
— Ох, господи, — выдохнул Архипкин, — у меня аж все молотит внутри… Может, жахнуть для храбрости?
— «Хайбол»?
— Да нет, водки б лучше.
— У них дрянная водка, «Смирноф», сладкая она. Виски хотите?
— Давайте, сто грамм приму.
Славин заказал двойную порцию, Архипкин выпил, подышал орешком, крякнул, слез с высокого стула и отправился к столу, на котором играл «от двух бортов в середину».
— Слышь, — сказал Архипкин, — сыграем, что ль? На пять рубл… долларов…
Хренов резко обернулся, отступил, сразу же полез за сигаретой.
— Ты — кто? — спросил хрипло.
— Садовник.
— Откуда?
— Посольский…
— Красный, значит?
— Какой же еще… Конечно, красный…
— Меня откуда знаешь?
— А я тебя и не знаю вовсе… Бармен сказал, что ты русский, ну я и подошел, я ж по ихнему-то не умею.
— Погоди, я сейчас этого приложу.
Хренов вернулся к столу и пятью ударами закончил партию — играл профессионально, раньше-то куражился, понял Славин, заманывал партнера, давал шанс. Получил двадцать пять долларов, сунул в карман рубашки:
— Играешь-то хорошо? Или, может, поговорим? Впервые красного вижу, после войны ни разу не встречал.
— Нашкодил небось, вот и шарахался.
— Это было, — мазанув лицо Архипкина цепким взглядом, ответил Хренов. — Пойдем, за столиком посидим, я угощаю.
Они отошли к окну, в закуток, и Славину пришлось пересесть, чтобы видеть их.
Хренов заказал «две водки» — по сорок граммов, так здесь наливают. Архипкин посмотрел на стакан, Хренов понял:
— Соцкую хочешь? Погоди, закажу, они этого не понимают, приставать начнут, «выпей залпом», они ведь глоточками цедят, нелюди…
— Слышь, а где этот-то?..
— Кто?
— Ну, как его…
— Колька?
— Нет, — ответил Архипкин, поиграв пальцами.
— Ванька, что ль? «Беспалый»?
— Да.
— В отеле, где ж еще. Он там посменно дежурит, по двенадцать часов. А зачем он тебе?
— Нужен. По радио про него передавали…
— Бандюга, мол, и власов, да?
— Не, сестра ищет…
— Иди ты! Неужто сестра?! Как же она его выследила?
— У нас в радио пишут, мол, брата ищу, такой-то и такой-то. Как его фамилия-то?
— Слышь, — не ответив, спросил Хренов, — а вот если с повинной прийти, сколько сейчас нашему брату дают?
— Смотря за что…
— Крещеные мы с ним, садовник, крещеные.
— Это как?
— А так. Как забрали из лагеря, с голодухи-то к черту в кровать прыгнешь, привезли в село, каждому в руки винтовку дали и комиссаров выстроили. Ганс, офицеришка, к каждому из нас подходил, парабеллумом своим в затылок упирался и говорил: «Стреляй». Или — ты, или — тебя. А как выстрелил, как повалил комиссара, так они винтовку отбирали и говорили: «Свободен, иди, куда хочешь». Кровью-то покрестили, куда нам было подаваться? Ну и пошло, «крещеные»… Так-то вот, красный…
— Ты мне скажи, как этого «беспалого» найти? Адрес его знаешь?
— Я все знаю, садовник, я знаю все, да просто так не скажу. Мы — ученые. Может, нет никакой сестры, а тебя НКВД подослало…
— Нужен он НКВД…
— НКВД все нужны, садовник, ты мне вола-то не крути. Сам откуда?
— Ивановский.
— Сосед. Я с Вологды.
— С города?
— Не. Деревня Пряники. Лог кругом стоит — что ты! Синь беспросветная, и ручьи текут. Как поутру выйдешь из избы — тишина… И дятел — тук-тук. Здесь дятла поди найди, какаду одни летают, мать иху так… Тебя как зовут-то?
— Олег Карпович. А тебя?
— Виктор Хрисанфович… И деньга водится, и комнату имею, а все одно сердце рвет, Карпыч, — домой мечтаю… А там четвертак вольют, а мне пятьдесят три… Когда выйду? То-то в оно…
— У нас четвертак теперь не дают. Пятнадцать.
— Ну пятнадцать. Тоже не месяц. Шестьдесят восемь будет, когда отбабахаю. Кому старик нужен? Семье, обратно, позор, у меня ж братья и сестры в Пряниках должны жить… Так — «без вести пропал», а коли вернусь, тогда что? В Сибирь угонят, а чем они виноваты? Я один и есть виноватый, за то с ворами в бильярд и гоняю…
— Слышь, ты мне фамилию «беспалого» скажи.