С этими словами он резко вошел в меня и в этот раз я закричала уже от боли.
— Такая… узкая, — простонал он, оскалившись.
Мир снова подался бедрами вперед, но, похоже я так сильно сжалась вокруг него, что он едва мог двинуться. Боль была обжигающей, и из-за нее на глаза навернулись слезы.
— Тише, малышка, не плачь, скоро все пройдет, — он перестал двигаться, но его огромный член продолжал пульсировать внутри меня. Затем его рука, державшая меня за талию, спустилась ниже, и Мир начал гладить меня между ног, пока я снова не ощутила чуть было не упорхнувшее вожделение, но сейчас это чувство стало сильнее, так как я уже понимала, чего хочу. А хотела я большего.
Настойчиво качнув бедрами, я услышала тихий рык.
— Можно?
— Д-да…
Мир снова схватил меня за бедра и медленно вышел, а затем вошел еще глубже. Боли не было и застонала я уже от нахлынувшего наслаждения. Медведь со стоном произнес мое имя, но его голос изменился. Он остался таким же хриплым, но стал почти… звериным. Я слышала ответное рычание и только краем сознания понимала, что уже сама издаю эти звуки.
Удовольствие нарастало. Каждый раз, когда Мир медленно отстранялся, я жалобно хныкала, а каждый раз, когда его тело соприкасалось с моим, радостно стонала, требуя большего. Казалось, воздух вокруг нас наэлектризовался.
Очень скоро я достигла пика наслаждения, выкрикивая в экстазе его имя, откинув голову назад, и притягивая его к себе, чтобы вновь ощутить вкус его поцелуя.
— Господи, да! — закричал Мир, и стиснул зубы. Именно в этот момент я ощутила струю семени, жарким фонтаном извергшуюся в самую глубину моего тела.
Но даже придя к оргазму оборотень не прекратил своих движений. Затем, вдруг выйдя из меня, он перевернул меня на живот, приподнял за бедра и прижал мою голову к земле, заставив выгнуться в спине, и резко вошел сзади. Теперь все было жестко и интенсивно. Бербер будто ставил на мне клеймо, а я и рада была, извиваясь под ним от страсти.
Мир почувствовал, как болезненно зачесались клыки, побуждая его вонзить их в ложбинку между плечом и шеей ведьмочки, чтобы заклеймить ее, привязать навсегда к себе и никогда не отпускать. Он понимал, что это один из признаков того, что Тата является его истиной парой, его единственной на всю оставшуюся жизнь, той, чувство собственности к которой заполнило его изнутри. Она принадлежит ему. Он ее нашел. Он в своем праве получить от нее все, что хочет.
Погружаясь в ее нежное, податливое тело, Мирослав чувствовал такое божественное наслаждение, которого никогда и ни с кем не знал. Он испытывал настоящую страсть со своей судьбой и был с ней сейчас непростительно груб, но ничего не мог поделать. Пройдя точку невозврата, он будто со стороны наблюдал за тем, как его тело резкими рывками входило в Тату.
Собрав в кулак остатки воли, Мир прекратил движения и полностью вышел из нее. Но ее жалобное поскуливание привело его в замешательство.
— Вернись… пожалуйста, — прошептала она, не меняя позы, лишь шире раздвигая бедра.
— Но я причиняю тебе боль.
— Нет… я хочу тебя таким, я тоже это чувствую… пожалуйста.
Не в силах сопротивляться ее желаниям, Мирослав вернулся к ней.
— Моя, — прорычал он, резко входя в ее тело.
Будто со стороны он слышал низкий рык, вырывавшийся из его груди, всякий раз, когда он лихорадочно погружался в нее. Жаркое давление в члене все росло и росло, и медведь схватил ее сзади за талию, приподнимая с земли.
— Скажи, что ты моя! — прорычал он, пройдясь языком по ее шее.
— Твоя, — Тата резко распахнуло глаза, снова содрогаясь в экстазе.
Мир почувствовал, как она сокращается вокруг него, вбирая его в себя еще глубже, хотя, казалось бы, куда сильнее? Кончая, он громко зарычал, когда его семя жаркой струей ударило в нее. Одновременно в этим он погрузил в ее шею болезненно ноющие клыки, чем продлил им обоим экстаз и навсегда оставил на ведьмочке свою метку.
Я легла на спину и потянулась. Каждая мышца в теле, да и укус на шее, ныли так, что хотелось срочно оказаться дома, погрузившись в теплую ванну, а затем уснуть крепким сном дней так на пять.
Трава подо мной была мокрой и прохладной от закончившегося недавно дождя, но мне все еще было жарко от пережитого. На душу была легкость и умиротворение.
Повернувшись на бок, я уставилась на лежащего рядом оборотня, который, ничуть не стесняясь своей наготы, оперся на руку и лежал, изучая мое тело голодным, даже после пережитого безумия, взглядом. Он уже успел вернуться к своему прежнему облику и от медвежьей маски не осталось ни следа.
— Прости, я не хотел делать тебе больно, — не сводя с меня пристального взгляда своих голубых глаз, прошептал Мир.