Он вспоминал свои картонные ромбы, трапеции и прямоугольники, которые, бывало, катал перед глазами ребенком, тихонько урча, превращая их в воздушные корабли и здания, в подводную лодку Капитана Немо и зонтик Робинзона Крузо из шкур. Этим же были и бумажные конструкции Пикассо — словарем форм, моделью гармоний и взаимоотношений. Искусство должно умирать и возрождаться во всем.
Начав проектировать воздушный велосипед «Летатлин», Татлин прочел в Институте Керамики лекцию о Циолковском.
Константин Эдуардович Циолковский, возможно, был величайшим русским ученым, начал он, и среди студентов запереглядывались. Профессор Татлин считает Хлебникова более великим поэтом, чем Пушкин. Будьте внимательны!
Циолковский родился 17 сентября 1857 года, в царствование Александра II в Ижевском — селе Спасского Округа Рязанской губернии. Отец его, человек холодный и cухой, работал лесничим. Изобретательство было у всей семьи в крови, ибо отец Циолковского изобрел молотилку и научил сыновей строить модели домов и дворцов. У молодого Константина Эдуардовича было очень счастливое детство. Он выучился достоинству труда и радости изготовления вещей своими руками. Мать его была женщиной веселой и общительной: полная противоположность его рыжему отцу, которого за цельность характера уважало как начальство, так и подчиненные.
Циолковский в Спасских лесах строил из веток хижины. И замечательно ходил по крышам.
Своего любимого таракана он посадил в маленькую бумажную гондолу и привязал к воздушному змею. Так у теоретика дирижабля, ракеты и аэроплана началась любовь к небу как к предначертанной трассе человечества.
Когда ему исполнилось восемь, мать подарила ему маленький шарик — коллодиевый баллон, наполненный водородом, большая редкость в те дни. Таракан, подобно Менделееву в его обсерватории на аэростате, теперь возносился ввысь силою водорода.
Он страстно любил чтение, этот молодой Циолковский. В своих фантазиях он изобретал миниатюрный мир и представлял себя таким же маленьким — настолько, чтобы там жить. Большое преимущество — мыслить в масштабе. Позднее Циолковскому придется довольствоваться лишь моделями своих изобретений.
Одной из любимых его грез было отменить силу тяготения и от радости взаправду перепрыгивать телеграфные столбы. Когда Циолковскому было девять, он ужасно простудился, катаясь на санках с горы. Простуда перешла в скарлатину, и он оглох.
Пришлось бросить школу — ужасное лишение для человека, любящего как книги, так и товарищей. Тишина, в которую он погрузился, превратила его в одинокого меланхоличного человека. Моя глухота, как–то сказал он, сделала мою жизнь неинтересной. Я страстно хотел слышать человеческую речь.
Всю свою жизнь он пытался припомнить хотя бы одно событие между десятью и четырнадцатью годами жизни, как рахз когда его юный разум не мог примириться с беззвучным миром — и так никогда к нему и не привык. Темной печалью называл он эти годы.
В четырнадцать он начал быть Циолковским. Он построил коляску с парусами и даже научился ходить против ветра.
Он сам обучился арифметике. Понял, как пользоваться астролябией, и с помощью одной из своих конструкций измерил расстояние между домом Циолковских и отцовской наблюдательной вышкой. В первые в жизни он подтвердил теорию.
Настолько талантлив был этот юный привинциал, что мать с отцом отправили его в Москву. Это было ошибкой. Его глухота, бедность и незнание городской жизни закрыли ему путь к карьере. Он жил на одном черном хлебе и воде и к булочнику ходил через два дня на третий. На остававшиеся деньги покупал книги, ртуть, реторты, серную кислоту.
Именно в Москве он впервые задумал покинуть землю и отправиться в космос. Центробежная сила, думал он, — вот путь. Камера, содержащая человека, запас кислорода и научные инструменты, взмоет в пространство, если стержень, вращающийся на ее крыше, будет раскручивать тяжелые шары с очень большой скоростью. Ничего не выйдет. Затем он подумал о маятниках на конце закрепленного стержня. Когда они начнут вращаться, аппарат наверняка поднимется и улетит в космос, быть может — к луне, быть может — к Марсу. Нет, к самим звездам.
 |
Он бродил по Москве всю ночь, бредя путешествием в космос в своей машине, приведенной в движение центробежной силой. К рассвету он уже понимал, что так сделать не получится. Однако остаток жизни он посвятил тому, чтобы отыскать иные способы проникновения в межпланетное пространство.