Люди в аэропланах, изволите ли видеть, не летают. Они просто сидят в машине. Правда и то, что они — рулевые с изрядной реакцией и сноровкой. Однако, человек должен свои модели переводить обратно в первобытную реальность.
Я возвращаю приборную доску в ту голову, откуда она появилась, а мотор — в те легкие и сердце, моделью которых он служит.
Вы можете себе вообразить красоту молодых людей того первого поколения, которые оседлают Летатлин так же буднично, как сегодня ездят на мотоцикле.
— Постройте его, товарищ Татлин! Постройте его!
1953
Татлин поглаживал кольцо перьев на шее виандотки, сидевшей у него на коленях. За чаем он объяснял Виктору Шкловскому, что Велимир, бывало, говорил о политиках: все они безумны. Люди развиваются по спирали наверх, насколько им позволяют способности. Гения не интересует контроль за людьми при помощи такой вульгарности, как власть. Истинная власть — у художника. Интеллектуал может жаждать власти, если идеи его оказываются слабыми, но по большей части он удовольствуется жизнью в собственном уме.
— Сравнительно смышленые люди становятся дельцами, идут в армию, в университет. Неспособным остается либо апатично дрейфовать вслед за властью других, либо уходить в политику.
Он чувствовал, что наскучил Виктору, который все время поглядывал на связки нагелей, прислоненных к стенам и наваленных по углам, на скелет крыльев воздушного мотоцикла, на ящики с цыплятами.
Но это не имело значения. Они беседовали ради утешения беседой — чтобы заполнить неясный вакуум своего душевного подъема.
Старый тараканище подох.
Воздух в комнате провонялся щами, цыплячьим пометом — парочка цыплят как раз устроилась на постели, точно в прохладной пыли под подсолнухами на деревенском дворе — кислым сигаретным дымом.
 |
— Это была революция Хлебникова, наша революция. А уже потом — Ленина, потом — Сталина.
«Некуда» Лескова в сливовом картонном переплете все было изгажено цыплятами.
Окно было грязным. Мария, монгольская бентамка с шелковистыми перышками, золотыми и коричневыми, вспрыгнула Татлину на колени. Он осмотрел ей клюв.
— У них был типун.
На березы внизу сыпался снег. За мешаниной облаков, вон там — Кремль.
Ровно и высоко, словно аист над украинскими хлебами, Летатлин поплывет в своем текучем полете. Аэронавт, чувствуя восходящий поток, будет в лирическом неистовстве нажимать на педали, приспосабливая свои долгие крылья к подъему, а затем, дыша точно лев в прыжке, заскользит по ветру под таким пологим углом, что мили зеленых хлебов заструятся под ним потоками.
Он видит деревеньку и прерывает орлиный размах, чтобы легко упасть на нее.
Семь лет он преподавал материалы и структуру в Инккуке, двадцать лет преподавал керамику в Москве. И вот он заслужил отдых и время на исследования. Он, конструктор величайшей башни в истории технологии, теперь жил в башне монастыря. Модели орнитоптера опирались на средневековые пилястры. Его цыплята гнездились в коробках с рисунками.
Под глазами у него набухли морщинистые мешки. Кожа под шеей висела складками. Руки тряслись.
Ему нравилось все это однообразие. Иногда он гулял в Саду Фридриха Энгельса, где старухи сидели около цинний в своих платках или, весной, — под громадными сережками соцветий.
Всё, бывало говорил Велимир, со временем изменяется на свою противоположность. Николай Романов был последним в Византии, но не последним в Гилее, среди степных монголов. А Бурлюк обычно в экстазе на несколько дюймов отрывал гитару от цилиндрического мяса своей ляжки, такой гладкой под черной балтийской тканью. Его нос — клин Монголии. Та музыка была личной, человеческой, богатой, как поэзия самого Хлебникова.
Он голодал, этот божественный Хлебников. Вот он разъезжает по Санкт–Петербургу на грузовике, провозглашая себя Президентом Земного Шара, а через месяц — уже умер. Ему посчастливилось не застать того, что они сделали с нашей поэзией. Это веселье парада, эти безудержные краски стали красными флагами, морем флагов, ветром малинового пламени, макового, багряного, кровавого, пунцового, их несли мимо гробницы Ленина гимнасты, нес Комсомол, Красная Армия несла, Коммунистическая Партия Украины, Коммунистическая Партия Литвы, Юные Пионеры.
Пятьдесят мальчишек неслись по улицам Кишинева с криками: Футуристы приехали! Кое–какие очаровательные пострелята орали: Футболисты приехали! Их наняли Бурлюк, Каменский и Маяковский.