глава 5
Вопреки тревоге и волнению, вступительные испытания Тави выдержала легко. Попав в пару с Фиби, одной из эльфиек, к которым Тави прибилась на входе в город, она легко создала портрет красавицы, выбрав не самый легкий, но любимый ею материал, - мифрилл. Портрет эльфийки на блестящей металлической пластине вышел чудо как хорош: серебрящийся и словно светящийся изнутри металл придавал очарование коже Фиби, вязь густых локонов и косичек в сложной прическе была мастерски передана с помощью тончайшей гравировки, четко обведенные по контуру губы из карминной эмали в точности передавали оттенок губ модели, а изумрудные, в прямом смысле, глаза со зрачками из черного агата сверкали лукавством и озорством.
Вторым испытанием была физическая подготовка. Тави старалась не выбиваться из общей массы поступающих, старательно играя роль обычной человеческой девушки: в мишень попала восемь раз из десяти; в бою с преподавателем на мечах продержалась отведенные четверть часа, ловко отражая атаки, но не зарываясь и не переходя в наступление; а вот на полосе препятствий едва не спалилась, по привычке дернувшись испепелить летящие в нее кинжалы, и только в последнее мгновение осознала свой порыв и уклонилась, падая на пыльную землю полигона и откатываясь в сторону с линии атаки. Фух, никто не заметил развернутой в сторону летящих кинжалов раскрытой ладони Тави, а если и заметил, то списал на общую горячку боя, да и мало ли, растерялась глупая девица, хотела закрыться рукой от опасности. В итоге, когда Тави стояла в общем строю поступающих, такая же растрепанная и пыльная как они, то и впрямь чувствовала себя практически человеком. И абсолютно точно испытала яркую человеческую радость, услышав свое имя в числе поступивших в Академию.
глава 6
Начались обычные учебные будни: ранние подъемы, физическая подготовка с бегом, полосой препятствий и боевыми искусствами, лекции до обеда, а после обеда – мастерские. Чего только не подержала Тави в своих ловких руках. Училась ткать эльфийский шелк, плести из травы гобелены, изготавливать ножны из кожи носорога, инкрустировать шкатулки и мечи.
Больше всего Тави нравились занятия в мастерских кузнецов и гравировщиков. Она своим неподдельным интересом и горячей увлеченностью делом вызывала у мастеров уважение и искреннюю привязанность. Желание Тави вникнуть в мельчайшие детали мастерства, ее неожиданные и глубокие вопросы иногда ставили в тупик Маиса Рогро, мастера по металлу. Однако он каждый раз быстро выходил из ступора, смеялся над собой, а потом пытливо искал ответы вместе с Тави. Его добродушно-насмешливый голос, ворчащий себе под нос: «Ну ты девка и заноза, ой, заноооза», - напоминал Тави детство, когда ее, еще несмышленую драконочку, брал с собой на охоту дед. Они с сестрами тогда по целому лету проводили в гостях у родителей отца. Сестры больше крутились возле бабушки, выпрашивая себе наряды и драгоценности, сладости и игрушки. А Тави сразу сдружилась с дедом, пропадая с ним в мастерских и ежедневно уговаривая взять ее на охоту. Эх, какие славные тогда были денечки!
Так, в учебе и тренировках, незаметно пролетела осень. В первый день зимы, когда окрестности Наивномысса укрыл легкий снежок, в Академии отмечали Праздник Убеления, в честь которого ученики могли покинуть родные стены и впервые с момента поступления отправиться в город. У Тави от нетерпеливого ожидания все внутри дрожало до звона в ушах. Самым трудным в ее затее оказалось не пройти испытания, не освоить те знания и умения, что наставники терпеливо вкладывали в головы учеников, а удержаться от оборота. Никогда раньше Тави не оставалась в человеческой ипостаси так надолго, просто не было необходимости. А теперь, в последние недели перед праздником, дракон с такой неистовой силой рвался на волю, что Тави всерьез опасалась не сдержать оборот, и проснуться однажды поутру в теле дракона, в развороченной комнате, на обломках кровати. Но обошлось, во имя Тьмы. Дотерпела. И теперь, сразу после праздничного обеда в Академии, Тави неслась к городским воротам не чуя под собою ног. Покинув город, Тави домчалась до опушки леса, и когда убедилась, что с городских стен ее уже не разглядеть, наконец обернулась.