— Хватит, Вамма из другого мира, стой!
Найя открыла глаза и больно сглотнула, задышала хрипло. Руки вяло упали и остались лежать на коленях, вздрагивая.
Берита поднялась и, встав рядом, положила тёплую руку на её волосы.
— Твоя сила очень большая. Может быть, больше реки. А может быть… Нет, не скажу. Но ты не умеешь с ней. Ложись к мужу. Подумай о том, как взять свою силу. Тогда сможешь хотеть по-настоящему.
— И его болезнь уйдёт?
— Да.
Она помогла Найе встать и повела её к постели. Откинула шкуру волка. Стала развязывать узел тайки. Найя, отводя её руку, села на шкуру.
— Ты обещала ответы.
— Смотри-ка, упрямая!
— Это для чего? — указала рукой на развернутый узелок с семечками. А Берита снова украдкой посмотрела на яркую татуировку через всё плечо и грудь. И снова ничего не сказала о ней. Вернулась на место и села, подняв узелок, положила на колени и стала перебирать крошечные плоские семечки, следя, чтоб ни одно не упало.
— Злая любовь — сильна. Сильнее ветра и долгих дождей. Злая любовь смеётся над теми, кого мучает. Они не уйдут из её петель. И когда один любит больше, он узнает отчаяние. Тогда он уходит к зарослям таммы. Среди веток таммы с длинными колючками живут птицы. Они любятся и умирают, — шипы протыкают им грудь. Птицы-таммы не несут яиц, как лесные птичики. Кровь их падает на цветы, и те рождают ягоды таммы. Семечки в ягодах таммы — полное знание злой любви. Ты знаешь, что в мужчине, он знает, что в тебе. Твоя боль — его. Его — твоя. Когда вот так, — она лизнула кончик пальца и, показав прилипшее к нему семечко, раскрыла рот. Но не стала класть на язык, вернула на тряпку. Бережно свернула тряпицу и туго завязала концы.
— Вот и всё.
Найя вспомнила размахи медной колотушки внутри себя, а значит, внутри мастера, и как он хотел её, хотел зло и больно, почти убивал в мыслях…Чем он лучше Карпатого? Глянула на чёрную макушку над краем шкуры почти с ненавистью. И так же — на Бериту.
— В нём очень страшно, Берита. Зачем он показал мне? Я уже думала — добрый.
— В нём зверь и в нём — человек. Он устал биться один. Он кричит о помощи. Ты любишь, ты помогай.
— Да не люблю я… — Найя устала возражать, — но почему раны? Черви эти цветные?
— Цветы таммы, которым не досталось крови, пьют её сами. Собирать ягоды в густых ветках нелегко. Он не оберёгся. И цветы его ранили.
— Чёртов ваш лес.
— Твоя любовь вылечит его.
— Мы будто по кругу ходим! Сколько мне говорить! Я его…
И замолчала, прерванная стуком в дверь. Берита лицом показала, надо окликнуть.
— Кто там? — сказала Найя и подавила смешок, представив себе обитую дерматином дверь со штампованной узорчатой ручкой.
— Да хранят боги ваш дом, красавица из морей, пустите соседку!
— Кора? — брови Бериты поползли вверх, она сплюнула на пол в досаде, растёрла слюну широкой ступней, — открой ей.
И отступила в чуланчик.
— Ах, красавица, ты уж прости, что я… Ночь за стенами, наверное, вы спите, а сон дождей сладок, для молодых, хотя Акут уж какой молодой, но зато ты у него — молодая жена, красивая…
Кора как встала посреди хижины, так и тараторила, не сходя с места, только поворачивалась и стреляла глазами, чтоб ничего не упустить. К тощей груди прижимала сверток, спелёнутый в широкие листья. Вымытые волосы блестели светом из очага, и звякали на шее бусы в несколько рядов, шелестели, поскрипывали.
— Мне нужен муж твой, красавица, дело у меня, работа для него. Не обижу. Ты давай разбуди его, пусть посмотрит. И пусть сделает побыстрее.
— Он болен.
— Ах! — Кора торопливо скроила жалостное лицо и снова затарахтела:
— Ну, не умирает же! А вам без работы не прожить, вы уж не брезгуйте. Он у тебя не охотник, что подадим, то и съест. Давай, красавица, буди.
Найя тяжело глянула на худую дёрганую фигуру Коры. Протянула руку:
— Давай работу.