Мужчины на охоте добудут новые шкуры и принесут свежего мяса вместо надоевшей сушенки. Засверкает рыба в маленьких прудах, выкопанных на задних дворах. И к месяцу мёртвого зноя деревня переполнится добром. Вершина лета — время тоски Большой матери. Она глядит вниз, накаляя небо, как очажные камни в огне, не видя, как пересыхают листья и ручейки, потому что Еэнн, её храбрый и нежный муж, — ушёл давно и вернется нескоро. Нечем плакать любящей Айне, не в чем размешать горечь тоски.
Но когда натоскуется вволю, — вздохнёт прохладным ветерком, прикрывая блестящие глаза, оглядит отданную ей землю. Улыбнется тихо-тихо тому, что половина разлуки уже позади. И наступит на земле время медленной сладкой жизни, время, когда маленькие дождики вовремя брызжут из лёгких облаков, свет Айны ласков, как материнская рука, а на бледном лице Еэнна разглаживаются яростные морщины. Время, когда каждый делает, что захочет, и работа перемежается с праздниками и танцами у костров. Время вечерних сказок на прохладном песке у реки и время прогулок по широким лесным тропам — за ягодами и цветами.
Акут рассказывал это Найе ночью, когда она уже засыпала на его руке, всё время сваливаясь головой с жёсткого плеча, но тут же поспешно укладываясь обратно. Что-то спрашивала, и он чувствовал, как замирает, слушая. И думал, дыша ей в макушку: как ребёнок, что слушает сказку. И так же, как ребёнок, мерно задышала, тяжелея руками и головой, налитыми пришедшим сном.
Он снял её голову с плеча, боясь, что она совсем отдавит себе ухо, устроил рядом, поправляя послушные руки и заснул сам, гордясь своим миром, который оказывается вот такой. Привык, не замечал, пока не рассказал жене. Уже засыпая, подумал, ещё ведь — море, и о нём можно рассказать. А лучше после времени зноя взять еды и пойти туда, ночуя в развилках больших деревьев. На тёплом песке пожить, как жили когда-то морские люди — без хижин и без хозяйства. Плавая с яркими рыбами…
Проснувшись утром, Найя лежала рядом с мужем, слушая торопливое пение птиц, и улыбалась, разглядывая свет, украсивший старую хижину. Налитый в коробку из потемневших жердей, переплетённых лианами, он был, как счастье, наполнявшее её, такой же мирный и прочный.
«Разве бывает так хорошо?». Повернулась на спину и, следя за солнечными зайчиками, которые запускали через щели и окна колыхающиеся листья над крышей, погладила локоть спящего мастера. «Бывает, а я и не знала…» Счастье в ней росло, полнилось и, переступив горло, через глаза, уши, через всю голову расходилось в ширину и вверх, будто она — маяк, светящий не кораблям, а звёздам. Мир становился огромным, бесконечным, и эта бесконечность длилась над ней, а не в бездну, куда ей когда-то пришлось заглянуть. А тело — лёгкое, и уже не стояла она, прицепленная к земле, а двигалась вверх за пришедшим к ней светом счастья, и, значит, свет не только над головой, но вокруг, во все стороны. «И в нем поют птицы, много».
Улыбаясь, старалась разобрать знакомые песенки. Вот чирикают воробьи или кто тут вместо воробьев? Орут хором, будто тарахтят напёрстками по стиральным доскам, наверное, у них концерт школьный, и все они в костюмчиках и маленьких галстуках, но за углом школы, конечно же, курят в кулак и плюют на траву, мальчишки. А так — нежно и страстно, придыхают горлинки, парочкой сидя на ветке. Отдохнут немного, замолчав, и снова вместе начинают. И ещё незнакомые какие-то птицы, песенка их, как лёгкие бусины, что сыплются на стеклянную доску, подвешенную на тонкие нитки. Досочку качает ветер, и бусины тенькают, пересыпаясь…За деревьями мяукают речные птицы, точно коты, требующие еды. У них, наверное, кольцом загнуты полосатые хвосты и усы торчат в разные стороны…
Рассмеялась и, чтоб не будить Акута, прижала ко рту ладонь. Оказывается, в счастье думается легко и просторно, без оглядки. И если придумалось, что у чайки есть полосатый хвост, то и — можно!
А это…
Она села и, медленно откидывая волчью шкуру, прислушалась. В редкие паузы, когда вдруг наступало короткое молчание птичьего хора, вошли другие звуки. Не те, что каждый день говорит деревня, к ним Найя успела привыкнуть. Из-за щелястой двери — тихие всхлипы и иногда, разделённые птичьими трелями — прерывистые вздохи.
«Так бывает, но — редко и очень коротко…» — пришёл из света и птичьего пения запоздалый медленный ответ. И Найя чуть не заплакала, не желая соглашаться. Ну почему, почему обязательно, когда так хорошо, что-то приходит? Что-то, что всё портит!