Да где же она, старая чертовка?
Прищурившись на густую тень под высоким кустарником, Кора шагнула ближе, развела ветви.
— Берита? Вот ты где! А… что тут?..
Знахарка тяжело поднялась с колен и выпрямилась, опустив руку с тускло блеснувшим в ней изогнутым ножом. Заступила непонятную в полумраке бесформенную кучу и пошла на Кору, тесня её от тонких стволиков.
— Привязалась. Да что тебе? Шла бы на площадь, там весело!
— Берита, я же к тебе по-соседски, ой, — Кора сделала вид, что споткнулась и, вывернувшись из толстых рук старухи, почти прыгнула в сторону кустов. И замолчала, в ужасе глядя на обезглавленное змеиное тулово, лежащее вялой грудой.
Берита наблюдала за ней с мрачным удовольствием.
— Я… — шёпотом сказала Кора и отступила, делая мелкие осторожные шажки, — я… это ты зачем? Я ни при чём! — и, всплёскивая сухими руками, стала крутить охранные знаки, зажмурив глаза и вскрикивая задавленным шёпотом:
— Да будут вам… Пусть у вас… Это она всё, я не вижу, не вижу, нет глаз у меня, нету ушей, да пусть жизнь ваша будет… — и осеклась, труся говорить о жизни рядом с отрубленной головой, валявшейся почти под ногами.
— Будешь ныть и каркать — точно не будет ушей у тебя, — Берита подняла нож, подставляя его жёлтым лучам, протыкавшим густые ветки.
— Я пойду, соседка, пойду. И не приходила я. Так, просто. Домой я шла, чтобы спать.
Повернулась и побежала, цепляя широким подолом низкие сучья. Через хриплое запаленное дыхание не слышала топота за спиной и пискнула, когда сильная рука схватила её за растрепанные волосы.
— Чего хотела, говори!
— Пусти! Пусти, я скажу!
Берита отпустила натянутые пряди, и Кора с размаху села на колючую лесную постилку, заскулила, прижимая руку ко рту.
— Ну?
— Там… там Меру бился с Мененесом, да будут дни вождя нашего полны… еды и силы… Он нарёк вождя врагом, Берита! И вождь его победил. Пока ты тут… зачем ты это, соседка? Мир переворачивается. Никто никогда не нарекал врагом, и вот. И Меру пропал теперь, да? А потому что жена его побежала за своими глупыми детьми! Что теперь, а, Берита?
Она сидела, глядя на соседку снизу, и всё мяла пальцы, скручивая их.
— Вот как… А что же Акут?
— Какой Акут? Акут! А что он, он вовсе ни при чём, откуда я знаю. Не видела я его. Берита…
Знахарка сорвала пучок листьев и, вытирая нож, глянула сверху на перепуганную Кору.
— А чего же тебе по правде, а, ворона старая? Неужто бежала только рассказать?
— Ну… я…
Кора замешкалась. Взгляд Бериты пугал её, и рука, мерно водящая по лезвию, пугала тоже. Но соблазн был велик, и Кора решила — ведь она могла прийти позже, когда безумная Берита уже сделала своё дурное дело, и могла не увидеть. Да и не видела, — решила, для правдивости снова зажмуриваясь. Это всё она, не я.
— Он же не придёт в деревню больше. И жена его не придёт. А там у них, в доме…
— Что в доме?
— Что-что! Пока он стоит пустой, и Айна ещё не села, и все на площади. Берита, там могут быть странные Вещи Онны. Давай возьмём, пока никого.
— Ах, ты…
— Да я же не говорю! Там шкуры и много циновок, а еще там копья Меру и его лук, но я же не говорю, Берита! Это пусть вождь потом, хотя для моего Корути там много полезных вещей, он уже вырос, а я одна, откуда мне взять для него лук и стрелы, а? Но — странные Вещи, Берита, ты же их любишь. Вот я и подумала… Но, если ты не хочешь, — она покосилась на чистое лезвие, отблескивающее полумесяцем.
— Да ты не ворона, соседка. Ты стервятница.
— Ну, я пойду, Берита. Я лучше, правда, пойду.
Перебирая руками по траве, отползла в сторону и поднялась, придерживая подол. Искоса посматривая на Бериту, отступила и, развернувшись, стала без пути продираться через кустарник, торопясь оказаться подальше.
Отогнав мысли об отрубленной голове Владыки, решив, что это вина Бериты и всё, она брела, обида и злость вспухали в голове, казалось, чуть не вылезая из носа и ушей. «Ей, толстой квашне, хорошо, детей нету, живи себе, ешь одна свою еду. А мне как: сын вырос, о нём заботиться надо, о моем Корути, он ведь лучший!»
Протискиваясь между стволами, шептала, тряся ушибленной о корень рукой: «Мой мальчик, красавец мой, у тебя всё должно быть, а Берита, старая корова, могла бы и помочь подруге», — и злость туманила голову. Дом Меру, пустой, без людей, полный выделанных мягких шкур и расписных мисок, мешков с зерном и тыкв, налитых вином, тревожил её, вставая перед глазами.