Открывая высокие, обитые алюминиевыми листами двери, слышала резкий Витькин голос, ответы девчонок и мужские реплики. И, приготовив бесстрастное выражение лица, вошла.
Упала глазами в полумрак и прислонилась к двери. Плоскости и грани, выступая из темноты, собранной по углам, громоздились, будто плывя перед лицом. Среди них на пустом пятачке Витька с фотокамерой, а перед ним изломанное в такт плоскостям смуглое тело, расписанное перевитыми змеями, оживающими под направленным светом. И мужская фигура над ним.
…
— Так повелось от Великого Ахашша…
— Ахашша…
— Жизнь важнее смерти, всегда…
— Всегда…
…
Шелестящие слова опускались с невидимого потолка паутинами, перемешиваясь с рассеянными бликами. И менялось запрокинутое лицо девушки, отмеченное тёмными провалами глаз и полуоткрытого рта.
Аглая вцепилась потной рукой в дверную ручку, та повернулась, взвизгнув.
— Кто там ещё? — Витька поднял от видоискателя голову и, выругавшись, быстро пошёл к ней, отшвырнув ногой лежащую на полу сумку.
— Аглая? Надя, ты? Что ты тут делаешь? Не позвонила. Да что с тобой?
Взял её за плечи, поворачивая к свету.
— Мне что-то… плохо мне, Вить. Ты прости…
— На сегодня закончили, — крикнул он, и в зале вспыхнул свет. Девочки, толпясь и любопытно оглядываясь на них, побежали в гримерку, шлёпая по паркету босыми ногами.
Зал опустел и затих. Аглая стояла, держась за Витькины плечи, и не открывала глаз.
— Ну? Что ты? Сердце? Пойдём в подсобку, да? Альехо чаю тебе…
— Свет…
— Что?
— Выключи. Сделай, как было.
— А ты?
— Ничего… — она улыбнулась напряженной улыбкой, — я постою тут.
И только услышав, как щелкнул выключатель, открыла глаза и посмотрела снова.
— Может, присядешь? — Витька махнул рукой в сторону растянутых полотен. — Они удобные.
— На них? Нет!
— Ну, ну что ты?
Внизу в комнате охраны блеял телевизор, из гримёрки слышался приглушённый стенами смех. Плакал автомобиль во дворе. Но тут, в зале, было тихо, и снова пришёл шелест мерных слов ахашша…
— Ты слышишь? Витя?
— Что? — он тоже понизил голос.
— Нет, ничего.
Она смотрела на месиво лепестков и ярких граней, на смутно поблёскивающие в полумраке стальные штыри, торчащие из-под нежных просветов. Неужели он не видит, что сделал?
— Ты это сам придумал? — она повела рукой. — Это вот все?
— Д-да… Нет, подожди…
И он оглянулся, рассматривая внимательнее.
— Надя… я видел это. Не совсем так, но именно это! Помнишь, я рассказывал про то, как спортзал превратился в такой страшный сад, и там в нём — девушки, девочки… Там были большие цветы и лианы. Нет, женщины были, как цветы вначале, а потом… Чёрт, я и забыл!
— Там было страшно?
— Там был — ужас. Я такого никогда раньше…
— Но сейчас ты его сделал! Сам! Зачем?
— Потому что, не ведая темноты, не сотворишь света, — голос Альехо раздался из дальнего угла, и оба вздрогнули, — он всё сделал верно. Идите сюда, посмотрите.
Придерживая Аглаю, Витька повел её на широкую полосу света. Входя в лабораторию, она оглянулась на созданный любимым страшный сад и увидела огромные колыбели цветов, в каждом из которых прятались стальные жала.
— Вот чай, — большая голова Альехо заслонила настольную лампу, и Аглая с облегчением увидела, что дверь в сад Витька плотно закрыл.
— А вот снимки, — он повернул к ним экран лаптопа. Сменяя друг друга, мерцали картины. Часть лица, полуприкрытого гранями света. Плечо, схваченное мужской рукой, изгиб бедра и поверх него — какие-то полосы и завитки. Взгляд… Ничего вроде бы из ряда вон, но глянешь — и сердце щемит от ужаса и безнадёжности.
Поставив кружку, Аглая закрыла глаза.
— Я не могу больше. Это нельзя, такое нельзя! — и закричала. — Этого нет! Не может быть!
— Увидела… — Альехо погладил её по голове, — а ты, — кивнул Витьке, — ты сумел. Из глупых девчонок, кусков тряпья и алюминиевых палок — сумел. Теперь сумеешь — из всего. Всё теперь — твоя глина, понял?
Глава 78
Сад Оннали и Найи
У Найи болели ноги. Лестница, по которой спускались, казалась бесконечной и была так широка, что двое терялись на ней, и каждый шаг казался мельче, чем на самом деле. Шли, сперва прижимаясь к стене, но чёрные дыры пугали, и они постепенно сдвинулись на середину лестницы, освещённую красным светом факелов. Раза два Мерути, не отпуская Найиной руки, боязливо подходил к краю без перил и вытягивал шею, заглядывая в чёрный колодец. Крепко держа его, она и сама пыталась разглядеть, что там, внизу, следя, чтоб не закружилась голова.