— Нет, зачем же. Я теперь работаю здесь, у вас в Белоруссии. Гримасы судьбы,— улыбнулся молодой человек, но как-то натянуто.
— Какие гримасы? — не поняла Нина Ивановна.
— Вообще…
Молодой человек вынул из кармана бумажник.
— У меня одно дельце к вам, девчата. По аккредитиву хочу получить. Деньги не ахти какие, всего пятьдесят рублей. Можно?
Нина Ивановна сразу же напустила на себя строгую официальность.
— Заполните оборотную сторону, вот здесь. Пишите четко и разборчиво. Паспорт у вас при себе?
— А как же. Все свое ношу при себе, как сказал… гм… один философ.
Молодой человек отошел от барьера, сел за столик, взял ручку, обмакнул перо в чернила, но, передумав, вынул из кармана свою, автоматическую.
— А чтоб тебе, чуть не написал — пятьсот. Никак не могу привыкнуть к новым деньгам.
Тем временем, хлопнув дверью, к барьеру быстро прошла женщина в броском — крупные маки по светлому аолю — платье. Татьяна знала эту женщину, она чуть ли не ежедневно бывала в сберкассе. Сегодня вместо обычных светлых волос у нее были рыжие; вероятно, женщина пожаловала сюда прямо из парикмахерской.
— Слышали, милые? — сразу застрекотала она, подавая Нине Ивановне сберегательную книжку вместе с заранее подготовленным расходным ордером.— Пошел на четвертый виток!
— Уже на четвертый? — отозвался молодой человек.— Вот что значит мы, алтайцы!
— Представляете, послал приветствие африканцам! Я в восторге от этого Германа!
— У нас на Алтае все такие,— вновь отозвался молодой человек.
Женщина покосилась на него.
— Ска-ажите на милость, уже присвоил себе Германа!
— Не присвоил, а констатирую факт. Это же всем теперь известно, кто он и откуда. Он родился у нас, на Алтае, у нас и рос и воспитывался. Родители его и поныне там живут.
— А вы вот что-то сбежали с этого вашего Алтая. Климат, наверно, не подошел.
Женщина сняла довольно значительную сумму,— Татьяна видела, как Зина отсчитала ей целую пачку красных десяток,— потом бросила на молодого человека уничтожающий взгляд и не прошла, а величественно прошествовала к выходу.
— Гримасы судьбы, гражданочка,— буркнул ей вслед молодой человек.
— Жена профессора Туковского,— сообщила Зина Татьяне.— Он старше ее лет на двадцать.
— На двадцать два,— уточнила Нина Ивановна.
— Оно и видно,— снова буркнул молодой человек.— Такие вот крали и разбивают чужие семьи.
Он подошел к барьеру. Нина Ивановна проверила аккредитив, заглянула в паспорт, сделала запись в реестре и перебросила аккредитив с паспортом на Зинин столик. Туда перешел и молодой человек.
Зина стала отсчитывать деньги.
Татьяна невольно взглянула на Зинины руки. «Какие у нее красивые пальцы,— подумала она, машинально считая вслед за Зиной ассигнации.— Одна, две, три… Такие пухленькие, мягонькие. Четыре, пять… Наверно, очень приятно бывает, когда такие пальцы прикоснутся к твоей руке. Очень, наверно, приятно».
— Никого она не разбивала,— сказала Зина, возвращая молодому человеку паспорт, в который вложила и деньги.— Его первая семья погибла в войну. И эта… как вы говорите, краля, очень любит его. Не говоря уже о нем.
Молодой человек быстренько положил паспорт с деньгами во внутренний карман пиджака.
— Опять гримасы,— проговорил он и заспешил к двери.
Татьяна посмотрела ему вслед. И вдруг какая-то неясная, непонятная тревога охватила ее… Пожалуй, это была даже не тревога, а что-то такое, чему и название трудно дать. Словно вдруг исподтишка шепнули ей нечто оскорбительное, грязное…
Она глянула на Нину Ивановну, потом на Зину. Те занимались своим делом. Их привычно сосредоточенные лица сразу успокоили Татьяну. Минуту спустя она и сама уже недоумевала: чего это она так испугалась?.. Ничего ведь не случилось, никто ничего не сделал и не сказал.
«Наваждение какое-то, да и только»,— подумала Татьяна и, чтобы окончательно избавиться от неприятного холодка, подкатившего к сердцу, нарочито громко спросила у Зины:
— Скажите, откуда это у вас такие руки? Где вы их холили-пестовали?
— Могу открыть секрет,— заговорщическим тоном сказала Зина.
— Ну, ну? — загорелась Татьяна.
— Я их холила в молоке.
— Как в молоке?
Переждав немного, чтоб еще больше заинтриговать Татьяну, Зина чуть ли не шепотом проговорила:
— А так. Сама ложусь спать, а руки — в молоко. На всю ночь.
Татьяна засмеялась. Засмеялась и Нина Ивановна. И только Зина оставалась серьезной. Она делала вид, будто ей срочно надо найти что-то в бумагах, лежавших в ящике стола, и старательно начала возиться там. Это она умела делать ловко: рассмешит человека, а сама и не улыбнется.