— Мне еще тогда показалось,— торопливо заговорила Татьяна,— ну, тогда, когда вы отсчитывали ему деньги. Но тогда я еще не знала, что это такое. А вот теперь догадалась. Вы отсчитали ему не десятками, а по двадцать пять рублей. Пять бумажек по двадцать пять рублей.
— Это точно? — спросила Нина Ивановна.— Ты это определенно знаешь?
— Да, да! — горячо заговорила Татьяна. Потом добавила: — Мне так показалось…
— Какого же лешего ты сразу не сказала? Еще тогда?
— Так ведь это мне теперь так показалось. А тогда… я как-то не подумала… А вот теперь… По-моему, те бумажки были не красными. Они были сиреневые. Ну да, сиреневые!
Татьяна быстро отыскала аккредитив Воронова, и они стали рассматривать его. Вначале повертела его в руках Нина Ивановна, потом взяла Зина. Она долго всматривалась в него, морщила лоб, думала…
— Нет, не помню,— сказала она наконец.— Хоть убейте, не помню.
— Он, он! — стояла на своем Татьяна, но уже не так уверенно, как прежде.— По-моему, это он. Больше некому, только он…
— Если бы ты сказала сразу…— Зина грустно покачала головой.— А теперь что же...
— Ищи ветра в поле,— добавила Нина Ивановна.— Надо было сказать сразу. Как увидела, так и надо было сказать.
— Сказать!.. Но я ведь ничего не увидела. Если б увидела!..
— Вообще, чертовщина какая-то,— проговорила Нина Ивановна.— Видела… не видела… Черт знает что!
Татьяна вдруг стала ощущать, что прежняя убежденность начала неизвестно почему оставлять ее. В самом деле, откуда она взяла, будто там были тогда ассигнации сиреневого цвета, а не красного? А возможно, что они были именно красные? Она ведь определенно ничего не заметила. Она просто не всматривалась тогда в те ассигнации. Может, они были сиреневыми, а может, и не сиреневыми…
Но почему же ее охватила тревога именно в тот момент, когда молодой человек брал деньги, когда клал их в карман? Тревога ведь почему-то была, это Татьяна отлично помнит. Возникла она и еще раз, когда он выходил из сберегательной кассы на улицу. Видимо, где-то подсознательно, в каком-то уголке мозга отразилась разница в цветах, интуитивно зафиксировалось, что деньги были не те какие нужно…
— Послушай, значит, ты ничего определенно не знаешь? — проговорила Нина Ивановна.
— Определенно не знаю… Но вот что-то мне показалось, будто так оно и было.
Зина, которая все еще вертела в руках аккредитив, вслух прочитала:
— Воронов… Федор Федорович Воронов…
— Эдак и напраслину на человека недолго возвести,— сказала Нина Ивановна.
Они помолчали.
— Надо его найти,— подала наконец мысль Татьяна.— Найти и спросить. Может, он и сам, если что и было, ничего не заметил. Помните, он все время говорил о Титове. Что он его земляк, что он тоже с Алтая. Надо найти и спросить. И если что такое, он сразу и отдаст.
Нина Ивановна и Зина по-прежнему молчали.
— Правда, он отдаст. Это же не его деньги, а чужие. Даже не чужие, а государственные. Почему же он не отдаст? Если хотите, я помогу искать. Вот завтра с утра и пойдем, завтра ведь выходной. А то и сегодня, ведь еще не поздно.
— Где ты его найдешь…— проговорила Нина Ивановна.— Он ведь приезжий.
Зина наконец встала со стула.
— Никого не надо искать,— решительно заявила она.— Что с воза упало, то пропало.
Она вынула из сумочки сберегательную книжку, развернула ее и бросила на стол Нине Ивановне.
— Нина Ивановна, снимите, будьте добры, семьдесят пять рублей. Я сейчас заполню расходный ордер.
Торопясь, Зина схватила с барьера бланк и стала быстро писать на нем. Потом схватила второй, потому что первый, видимо, испортила.
— Еще останется восемь рублей,— с грустной улыбкой сказала Зина, отдавая ордер Нине Ивановне.— На развод. Или… на разведение… Как правильно?
Татьяна стремительно подошла к Зине, заглянула ей в глаза.
— Давайте пополам. У меня тоже есть деньги, я собирала, правда.— Голос у Татьяны дрожал, и она боялась, чтобы не расплакаться.
— Ничего, моя девочка, ничего,— тоже дрожащим голосом сказала Зина.— Подумаешь, не съезжу один раз на курорт. Ничего страшного.
Татьяна все же не сдержалась, глаза ее повлажнели.
— Ну вот еще! — недовольно сказала Зина.
И сама порывисто отвернулась, пряча лицо от Татьяны.
Когда приехал инкассатор, они тихонько сидели рядышком, и глаза у всех троих были красные. Но инкассатор этого не заметил, а может, только сделал вид, что не заметил.
— Порядочек, девчатки! — весело сказал он.— Давление нормальное, влажность семьдесят процентов, температура восемнадцать градусов по Цельсию. Так что еще полетаем, а?