Выбрать главу

Борис отправился в предбанник, сбросил пижаму и зашел в парную. Он любил баню, а парная в буржуинском замке с привидениями была знатной: работала и в режиме финской сауны, и как русская парная. Сначала Борис немного пожарился в сухой девяностоградусной сауне, потом отдохнул, укутавшись в простыню и подождав, пока пот перестал выходить из пор. Вылил из ковшика ароматную воду из ушата на камни, отхлестал себя веником. Хорошо бы рыжеволосая нимфа его попарила, прошлась веничком. Но нет, не удостоился чести.

Борис трижды заходил в парилку и дважды с гиканьем плюхался в бассейн. По коридору до бассейна шествовал голышом. Если девушка подсматривает — на здоровье. В свои тридцать восемь лет он хотя и потерял былую поджарость, но жирком не заплыл. Умеренная мужская волосатость, пропорциональное тело, рост средний, намечающееся облысение можно списать на природный сократовский лоб.

В ванной Борис нашел новый бритвенный станок — конечно, самый современный, с тремя лезвиями, пенку для бритья и лосьон. Вымыл голову шампунем «для мужчин на каждый день», который выбрал из батареи других, выставленных на зеркальной полочке. Воспользовался аэрозольным дезодорантом — теперь он благоухал чужими запахами чужого дома. Надел свои брюки, рубашку и джемпер, натянул новенькие носки. Готов. Что дальше в программе?

После хорошего сна и баньки вчерашние волнения в дороге и ночью в этом чудном доме воспринимались как забавные происшествия. Его размеренная жизнь университетского преподавателя не богата приключениями, и сейчас Борис испытывал своего рода азарт и благостное веселье — чем еще порадуют аборигены?

Девушку он нашел на кухне, она жарила на плите яичницу. Одета в белый свитер крупной вязки, черные джинсы, кроссовки. Волосы убраны в простенький узел на затылке. Но волос так много или они столь пышные, что на висках и темени приподнимаются мягкой шапочкой. Несколько пружинок выбились из узла и вились по шее.

— Доброе утро! — поздоровался Борис.

— Здравствуйте. — Девушка слегка развернулась к нему, но глаз не подняла.

Ей лет двадцать пять. Кожа на лице тонкая, удивительного розоватого оттенка, который бывает у рыжих людей, не уродующих свое достояние солнечным загаром..

— Меня зовут Борис, Борис Владимирович. — Он поправился по академической привычке иметь дело со студентами ее возраста.

— Татьяна Петровна.

Она произнесла имя-отчество с легкостью, которая молодежи несвойственна. Тоненькие лучики морщинок вокруг глаз — нет, пожалуй, тридцать уже исполнилось.

Говорят, на курсах психологического тренинга людей, желающих добиться успеха, настойчиво учат смотреть при разговоре собеседнику в глаза. Общаться с человеком, который рассматривает бородавку у тебя на щеке или обои за твоей спиной, в самом деле неприятно. Вести же диалог с женщиной, вообще не поднимающей глаз, — неловко вдвойне. Татьяна Петровна не отрывала взгляда от пола своей кухни, лишая возможности Бориса не только определить, хороша ли она собой, но вообще сложить о ней какое-либо мнение.

— Завтрак готов. — Она приглашающе повела рукой в сторону столовой за баром.

Борис уже сутки обходился без еды и сейчас почувствовал зверский голод. Он обошел стойку и уселся за стол. Здесь было все, что может входить в обычный завтрак, и все сразу: апельсиновый сок в высоком стакане, сыр, ветчина, йогурт, творог, сметана, горячие гренки, джем, тарелка геркулеса, обжаренные до золотистой корочки маленькие сосиски с воткнутыми в них палочками. Татьяна Петровна принесла две порционные сковородки с яичницей и села напротив. Борис выпил сок, расправился с кашей, сделал бутерброд с сыром и ветчиной, принялся за яичницу. Девушка вяло ковыряла вилкой в сковороде, а он съел творог со сметаной, закусил йогуртом, обнаружил, что пропустил сосиски, и распробовал их после сладкого йогурта. Борис знал, что женщинам нравятся мужчины с хорошим аппетитом, потому, не смущаясь и не деликатничая, сметал завтрак, которого бы хватило на троих.

Когда он стал намазывать джем на гренки, Татьяна Петровна спросила:

— Чай или кофе?

До этого вопроса молчание за столом нарушал только звук жующих челюстей Бориса.

— Кофе, пожалуйста, — попросил он. Татьяна Петровна убрала тарелки, поставила чашки и стеклянный кофейник.

Теперь можно и поговорить, решил Борис. После вчерашних злоключений он испытывал легкое превосходство человека, ожидающего извинений за неблаговидный поступок.

— Вы здесь живете, Татьяна Петровна? — спросил он.

—Да.

— Это ваш дом? — уточнил Борис.

— Да. — Она снова кивнула. И по-прежнему не поднимала глаз.

— Вместе с бабулькой, которая на курочках свихнулась? — улыбнулся Борис.

Легкое замешательство. Очередной кивок.

— Ну что поделаешь, — сказал он покровительственно. — К сожалению, старость часто омрачается помутнением сознания. У матери моего приятеля, директора крупного завода, началось старческое слабоумие. Убегает из дому и поет в метро. Представьте: стоит в переходе и горланит «Ой, кто-то с горочки спустился…», люди ей деньги подают. Соседи увидят, звонят ему: Сергей Сергеевич, ваша мама опять поет. Он срывается с работы, тащит ее домой. Сиделку нанял, но мать все равно с изощренной хитростью умудряется улизнуть на промысел.

В ответ на рассказ, предполагавший развитие темы — теперь вы поделитесь, как страдаете от сумасшедшей бабки, — Татьяна Петровна обронила:

— Печально.

— Но ружье, двустволку, все-таки припрячьте, — посоветовал Борис. — Опасно такие вещи держать в доступном для нее месте.

— Оно не заряжено, — сказала Татьяна Петровна, водя черенком чайной ложки по скатерти.

— Ну знаете! — возмутился Борис. Значит, он вчера вел себя как последний идиот, демонстрируя навыки гробокопателя. — Пьяная старуха, с ружьем, в пустынной деревне… Ее место в дурдоме. Кто она вам? Где она сейчас?

Татьяна Петровна, наконец, подняла глаза — зеленые, в обрамлении пушистых светлых ресниц. Не привычные черные, а чуть с рыжиной, они лишали лицо яркости, выразительности и в то же время подчеркивали замечательный цвет кожи.

— Пьяная старуха перед вами, — выдавила Татьяна Петровна. — То есть уже, конечно, протрезвевшая. Кроме меня, здесь никого нет. Это я вас вчера гоняла с берданкой по двору.

Борис поперхнулся кофе и откашливался излишне долго, чтобы прийти в себя. Свалять такого дурака — не отличить молодой женщины от старухи, обзывать ее слабоумной. Что его сбило с толку? Волосы! Конечно, если эта девица распустит свои волосы, они будут торчать во все стороны — при свете, возможно, милая картина, а в темноте она походила на ведьму.

— Мне очень неловко, — винилась между тем Татьяна Петровна, — просто не найду слов для извинения. Видите ли, дело в том… Все люди, выпив спиртного, меняются, кто-то больше, кто-то меньше, а я… совершенно карикатурным образом. Просто затмение находит, туман, ересь, кошмарные сдвиги сознания. Я читала, что ученые спорят, существует ли патологическое опьянение. Пора, наверное, отдавать себя в руки науки. — Она беспомощно улыбнулась. — Все дискуссии прекратятся, если выставить меня после нескольких рюмок спиртного. Начинаю так чудить — выносите всех святых. Да вы сами видели. Я вообще-то никогда не пью. А вчера гостей не ждала и очень расстроилась из-за смерти этих несчастных кур.

— Виолетта, Изабелла, — кивнул Борис.

— Мне их летом принесли. Маленькие желтые комочки, очень трогательные, симпатичные. Я к ним привязалась, а когда они выросли, то почему-то не неслись. Федор Федорович уговорил взять петуха Ваську, который устроил настоящий бедлам… А дальше вы знаете. Еще раз прошу извинить меня.

Она смотрела прямо на Бориса почти умоляющим взглядом. Потом выражение ее лица сменилось на удивленное — Борис принялся хохотать.