Он наклонился к ней, взял за руки и поставил перед собой.
— Нет, — повторил он. — Вы бы не умерли, вы бы поехали со мной, что вы и сделаете сегодня, сейчас.
Она смотрела на него расширенными глазами. Его глаза вновь ничего не выражали, от них веяло холодом, как раньше, но рука, сжимавшая ее запястье, была тверда и не собиралась отпустить ее.
— Вы ошибаетесь, — сказала Мэри. — Вы бы убили меня в тот вечер. Тогда меня спас случай. Значит, вы убьете меня сейчас, я не собираюсь следовать за вами, мистер Дэйви.
— Предпочитаете смерть бесчестию? — съязвил он. Тонкая морщина прорезала воскообразное лицо. — Я не дам вам выбора. Вы ничего не знаете о жизни, все ваши знания о людях взяты из устаревших книг, там дурной человек сразу виден — у него из-под плаща торчит хвост, а из ноздрей извергается пламя. Вы доказали, что вы — опасный противник, поэтому я предпочитаю, чтобы мы были рядом, в одной упряжке. Эту дань вы заплатите мне. Вы молоды, в вас чувствуется здоровая закваска, мне не хотелось бы разрушать эту гармонию. Думаю, что со временем наша дружба, отступившая сегодня, снова вернется.
— Да, вы имеете полное право относиться ко мне как к ребенку, притом, к глупому ребенку, мистер Дэйви. Я это заслужила. С момента нашей первой встречи в ноябре я только и делаю одну глупость за другой. Наша дружба с самого начала была циничной насмешкой и бесчестьем — вы давали мне советы, не отмыв кровь невинных людей с ваших рук. Дядя, по крайней мере, не кривил душой — пьян он был или трезв, свет знал о его преступлениях; они мучили его по ночам, он сам приходил от них в ужас. А вы облачились в святые одежды, они, как щит, оберегают вас от подозрений; вы прячетесь за крестом… Мне вы говорите о дружбе…
— Мне нравится ваше негодование и непокорность, Мэри Йеллан. В вас есть искра, которой обладали женщины прошлых веков. Ваше общество окажет честь любому, от него добровольно откажется только дурак. Прошу вас, не будем говорить о религии. Когда вы узнаете меня лучше, мы вернемся к этой теме, я расскажу, как пытался спрятаться в религии от себя самого, а обнаружил, что она построена на ревности, ненависти и жадности — этих созданных человеком спутниках цивилизации, в то время как язычники были намного чище.
Моя душа не могла этого вынести… Бедная Мэри, вы уже нарочно стоите в девятнадцатом веке, не понимая, куда он ведет нас. Вы считаете меня выводком и позором для вашего маленького мирка… Ну, ладно, готовы ли вы? Ваш плащ висит в холле, я жду.
Она отступила к стене, смотря на часы, но он не отпускал ее руки, только сильнее сжал запястье.
— Вы должны меня понять, — сказал он мягко, — в доме никого нет, вы знаете. Если будете кричать, никто не услышит. Но, признаюсь, хотелось бы избежать этой вульгарной сцены. Наша добрая Ханна сейчас сидит у камина в своем доме по ту сторону церкви. У меня в руках больше силы, чем вы предполагаете. Альбиносы кажутся хрупкими, но это заблуждение. Ваш дядя знал мою силу. Мне не хотелось бы причинять вам боль, Мэри Йеллан, или портить вашу привлекательную внешность, чтобы утихомирить вас, если вы начнете шуметь. Но я буду вынужден это сделать, если вы не примете мое предложение. Ну, я вас не узнаю! Где ваш азарт к приключениям, ваша смелость, наконец?
Она видела по часам, что он уже просрочил свой лимит времени и должен спешить. Его хорошо скрываемое нетерпение выдавали плотно сжатые губы и искры в глазах. Была половина девятого, Джем уже должен был побывать у кузнеца в Уорлегане. От Алтарнэна его отделяло двенадцать миль, не больше. И Джем не такой дурак, как она. Девушка старалась быстро обдумать положение, взвешивая свои шансы на успех и поражение. Если она поедет с Фрэнсисом Дэйви, то будет ему обузой и тормозом, это неизбежно, он на это, видно, рассчитывал. Погоня будет следовать по пятам, ее присутствие выдаст его рано или поздно. Если отказаться, в лучшем случае, она получит нож в сердце, не будет же он связывать себя раненной спутницей, несмотря на все его льстивые признания.