Немецкий консул встретил мои слова циничным смехом
- Чудачка. Больше года ты связана с ответственным руководителем немецкой контрразведки непосредственно. За это время ты показала себя умелой и способной разведчицей. Все секретные документы американского консульства, как настоящий шпион, ты переписывала собственной рукой и приносила мне, а теперь обязанности шпиона стали тебе отвратительны? Хорошенькое дело! Нечего сказать!
С этими словами он открыл ящик письменного стола и достал связку моих писем.
- А это что? - язвительно спросил он. - Не узнаешь свой почерк, не ты ли писала все это?
- Да, я, но я писала их только для вас одного.
Он усмехнулся и показал мне свое удостоверение, свидетельствовавшее о том, что этот гостеприимный и любезный человек является руководителем немецкой контрразведки, разбросанной по всему Южному Азербайджану. Я смотрела на него ошалелыми глазами и не находила слов, словно язык прирос к небу. Он положил передо мной заранее приготовленную бумагу и снова заговорил:
- Не стоит ломать голову, тут уж размышлять не приходится. Коль скоро ты борешься за честь немецкого народа и германского оружия, это необходимо оформить соответствующим образом. Не сомневайся, твои труды будут учтены и ты будешь вознаграждена по заслугам. Наоборот, если ты будешь упрямиться нам ничего другого не останется, как разоблачить тебя перед американским консульством. Выбирай сама, поступай так, как тебе будет угодно!
Отказаться я не могла, дело зашло слишком далеко. Я подписала предложенное мне обязательство и официально стала немецкой шпионкой. Консул сразу смягчился.
- С сего дня ты не должна посещать мой дом. Все документы и добытые тобой сведения будешь вручать тому, кто предъявит удостоверение с буквами С. Ж. Д. В случае, если опознавательный знак будет изменен, тебя предварительно поставят в известность.
В тот вечер я ушла из немецкого консульства сама не своя. Я не могла удержать слез, катившихся из глаз. Только теперь я поняла, как ловко опутал меня этот матерый разведчик. Ныне я всеми проклятый человек, самый несчастный в мире. Я не могу вернуться в Америку, нет мне места в России, а оставаться в Иране тоже невозможно. Скажи сам, есть другой выход из моего положения, кроме самоубийства?
Теперь я понял, как и когда девушка попала в сети, расставленные ей мерзкими разведчиками. Это был самый обычный и незамысловатый метод, ничего удивительного тут не было, тем более, что Ганна никогда не была революционеркой. Я хорошо знал, что она ни к какой партии не принадлежала. Она не имела ни малейшего представления о Карле Марксе и Энгельсе, об их теории классовой борьбы. С одной стороны, она хотела служить немецкому народу, представительницей которого считала себя, хотя почти всю жизнь прожила в Америке, а с другой, старалась показать себя сторонницей иранской революции, чтобы завоевать мою симпатию. Поэтому-то консулу и удалось вовлечь ее в омут контрразведки. Положение ее было действительно нелегким. Я поспешил ответить ей:
- Ошибаются те, кто ищет избавления в самоубийстве. Это не выход. Это призрак слабой воли и малодушия. Умные люди никогда не думают о смерти, они спасают свою жизнь и честь, если они в опасности.
- Я всегда верила в свое умение разбираться в обстановке, в свой ум, а оказывается, я и представления не имела об опасной игре дипломатов, о всех интригах шпионов. Поэтому им так легко удалось подчинить мою волю своим гнусным замыслам, свернуть меня с правильного пути, - Ганна тяжело вздохнула.
- Очень часто человек, слишком надеясь на свои силы, подвергает себя опасности. Твоя ошибка заключается в том, что ты свои секреты утаивала от самого близкого человека. Ведь не побоялась ты вверить мне свою честь. Разве ты не могла поведать мне о своих отношениях с консулом и его семьей? Неужели за такой длительный срок ты не могла изучить меня? - с укором сказал я.
- В моем моральном падении отчасти виноват и ты. Почему ты своевременно не сказал мне, что ты революционер? Я знала много такого, что имело отношение к революции, но боялась говорить тебе. Консул тоже предупреждал меня, чтобы я была с тобой осторожна. Можешь мне верить. Хоть я и стала шпионкой, не сторонись меня. Я заблуждалась, эта деятельность не по мне, совершенно чужда моей натуре. Но как мне очиститься от всей этой грязи? Я бессильна, а ты не хочешь помочь мне. Я знаю, революционер не должен защищать девушку, замешанную в шпионаже. Клянусь моей искренней любовью, совесть моя чиста. Я от всей души проклинаю ту миссию, которую мне навязали из-за моей простоты, неопытности и доверчивости. Так или иначе, факт остается фактом. Злой рок толкнул меня в эту зловонную яму, я очень нуждаюсь в твоей помощи. Я не хочу связывать свою жизнь с этими дьяволами в образе людей, с этими мерзкими грабителями. Я не могу вместе с ними уехать из Тавриза. Мне остается только самоубийство, другого выхода, как я уже говорила, нет. Куда мне идти, посуди сам. Я изменила американцам, работала против русских. Ехать в Германию значит быть профессиональной шпионкой, рабой контрразведки. Нет, нет, не хочу, не могу быть такой, я задыхаюсь. Оставаться в Иране тоже опасно. Иран не принадлежит иранцам. Что же мне делать? Как быть? - ломая в отчаянии руки, она умолкла.
Я колебался, не зная, что ей ответить. Поверить Ганне я не мог. Стараясь в чем-нибудь убедить собеседника, войти в доверие, шпионы лгут без стыда и совести. Может быть, Ганна говорит правду, но, возможно, лишь артистически ведет свою роль, хочет сыграть на моих чувствах. Мне не один раз приходилось видеть ее слезы, она ловко умела падать в обморок, поэтому ее рассказ и раскаяние не внушали мне доверия. Надо было быть крайне осторожным и предусмотрительным. Я не мог обещать ей свою помощь, но и не отказывал в ней. После долгого молчания я встал:
- Пока в Тавризе тебе не грозит никакая опасность. Если положение изменится, мы подумаем, как тебе быть. Извини меня, я пойду. Дома я ничего не сказал, там будут волноваться, сама знаешь, время неспокойное.
Но Ганна положила мне руку на плечо и заставила сесть.
- Садись. Я пригласила тебя не для того чтобы исповедаться. Хочу тебя предупредить: тебе грозит опасность, против тебя готовится заговор.
- Какой заговор?
- Твои люди разоружили офицера, посланного Хелми-беком, и его аскеров?
- Да, было такое.
- Потом Хелми-бек письменно потребовал выдать ему виновных. Это тоже верно? В ответном письме ты оскорбил его?
- Возможно.
- А теперь слушай меня и сам решай, что тебе надо делать. Мирза-ага Биллури очень плохо говорил о тебе Хелми-беку. Я читала твое письмо, адресованное Мирза-аге. Ты дал ему понять, что ни в чем не согласен с ним. Поэтому Мирза-ага и сказал Хелми-беку, что ты очень опасный человек и тебя необходимо ликвидировать как можно скорее. Он прислал письмо в штаб Хелми-бека, я перевела его и отослала в германскую миссию в Тегеран. Копию его я хотела показать тебе.
Она вышла в соседнюю комнату и через несколько минут вернулась с письмом в руке.
"Уважаемый Хелми-бек!
Несмотря на труды, затраченные нами, приходится с сожалением отметить, что пока нам не удалось достигнуть нашей цели. Пропаганда, которая велась против нас, очень сильна. Ее вели не только русофилы, но и местные демократы. Их партия в Тавризе очень крепка и сумела настроить массы против нас. Поэтому я не считаю целесообразным отбирать у населения лошадей и мулов. То, что мы потеряем на этом, мы компенсируем, арестовав десять-двенадцать крупных купцов и богачей. Вторжение магометчиков в дома жителей, избиение и разоружение их членами тайной организации подрывают наш авторитет, и население полностью переходит на сторону демократов. В данный момент они значительно сильнее русских, местной власти и нас, вместе взятых. У них есть вооруженные силы, дисциплинированные, имеющие боевой опыт. Они защищают не только себя, но и армян, и русских подданных, они организовали их и обещали им вооруженную помощь.
Пока демократы не будут разоружены, пока руководители их не будут казнены, население не станет относиться к нам лучше. Необходимо разгромить демократов любыми средствами, вплоть до террора, необходимо уничтожить их главарей".