Принесли букеты цветов, заказанные Ниной. Взяв с собой Меджида, женщины уехали. Я последовал за ними. Толпы народа направлялись к кладбищу.
Когда мы пришли туда, митинг еще не начинался. Подошли солдаты с цветами в руках, митинг был открыт.
Представители местной революционной организации и солдаты выступали с пламенными речами. Митинг явился подлинной демонстрацией дружбы революционных солдат и местного населения. Над могилами, украшенными живыми цветами, реяли красные флаги. Крики "ура!" раздавались все громче. Такого энтузиазма, подлинного народного ликования не помнил седой Тавриз. Когда члены Революционного комитета и представители солдат обнялись и расцеловались, многие в толпе заплакали. Было похоже, что братья, давно потерявшие друг друга, наконец встретились.
И тавризцы и солдаты радовались свободе, тому, что агрессивное правительство, натравливавшее народы друг на друга, пало. При царе местное население смотрело на русских солдат, как на своих заядлых врагов, как на угнетателей. Это было вызвано колониальной политикой царского правительства. Теперь все изменилось. Русские солдаты стали братьями, которые могли помочь тавризцам бороться за свободу.
На обратном пути Нина и ее спутницы остановились у могилы Зейнаб. Вместо памятника здесь лежало ружье. Плача, Нина говорила:
- Зейнаб, дорогая! Встань, возьми свое ружье! Настали дни народной свободы, встань!
Многие солдаты, проходившие мимо, увидев ружье, удивились. Они спросили у меня, что это значит. Я ответил:
- Это могила женщины-революционерки. Она погибла в боях с войсками шаха, а это ее боевое ружье.
Солдаты расчувствовались. На могиле Зейнаб состоялся второй митинг. Большевики ружейным залпом почтили ее память.
У ворот кладбища, я оглянулся. Могилы революционеров утопали в цветах.
* * *
Мы вернулись домой в восемь часов вечера. Дома мы устроили настоящий праздник. Мы радовались наступившим светлым дням.
Во время ужина почтальон принес письмо из Швеции от Ираиды. Она писала:
"Дорогая сестра Нина! Семья, в которой я живу, очень культурная и хорошая, ко мне относятся, как к родной. Я думаю, в связи с коренным изменением политической обстановки Абульгасан-бек разрешит мне вернуться в Тавриз.
Ираида".
Мы тут же решили: не позднее завтрашнего дня Мешади-Кязим-агу и Тутунчи-оглы послать за Ираидой.
ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Октябрьская революция в России сделала возможным возвращение в Тавриз эмигрантов и членов демократической партии, скрывавшихся в подполье. На партийном собрании, созванном в конце октября 1917 года, на повестке дня стоял вопрос о тактике нашей партии после Октябрьской революции. Выступали многие, последним слово взял я:
"Дорогие товарищи, в России нет больше царского правительства, кануло в вечность Временное правительство Керенского. Власть в России перешла в руки Советов. Азербайджанские крестьяне больше не будут изнывать под пятой русского империализма. Захватническим стремлениям царского правительства пришел конец. Рабочие и крестьяне России окажут нам братскую помощь. Мы с вами были свидетелями братания солдат с населением Тавриза. Еще вчера русские солдаты под командованием генералов и офицеров держали под смертельным страхом наш народ, а сегодня эти солдаты повернули свое оружие против оккупантов и колонизаторов. Они восстали против своих поработителей и стали нашими друзьями.
Дорогие товарищи! Отныне земля иранская должна принадлежать крестьянам, они настоящие ее хозяева. В связи с последними событиями наша партия наметила новую программу, выработала новую тактику. Мы будем вести решительную борьбу за передачу всей власти народу, земли крестьянам, фабрики и заводы рабочим. Но пока существует шах и его правительство, пока у нас в стране феодализм, мы не сумеем отнять у иранских помещиков землю, а у капиталистов фабрики и передать их народу. Ни на минуту мы не должны забывать, что самыми крупными феодалами в Иране являются сам шах и его продажные министры. Наша партия должна крепить союз крестьян и рабочих. В этом залог нашей победы над шахским абсолютизмом.
Мы должны коснуться еще одного, очень серьезного вопроса, а именно борьбы с суевериями. До сих пор суеверия были весьма опасным оружием в руках шаха, - его правительства, феодалов и реакционного духовенства. Ими пользовались и чужеземные захватчики, несущие нашей стране голод, бесправие и нищету. То, что не в состоянии сделать пушки, пулеметы, пистолеты, делает суеверие. Мы с этим столкнулись при Саттар-хане. То же самое наблюдаем и теперь. Мы должны выбить это ружье из рук наших врагов, мы должны открыть глаза народу. Мы должны вести беспощадную борьбу с невежеством, темнотой, безграмотностью. Вот одна из актуальных задач, которую должны разрешить мы, революционеры, наша демократическая партия.
Азербайджанские рабочие и крестьяне под руководством демократической партии рано или поздно сбросят с себя ярмо шаха. Нашу борьбу с английским, русским, немецким и турецким империализмом нельзя отделить от борьбы против местного феодального режима. Мы не должны забывать, что все иностранные колонизаторы опираются на шаха и его министров. Шах и окружающие его чиновники за ничтожные взятки продают страну оптом и в розницу. Мы могли добиться успеха, нам необходимо оздоровить ряды нашей партии, очистить ее от сомнительных элементов. Все мы знаем, что в поисках личной выгоды в партию вошли многие купцы. Они и сейчас продолжают оставаться в наших рядах. Бок о бок с ними мы не сумеем вести борьбу с шахским режимом, с феодалами.
Я должен добавить, что работу, которую мы ведем среди крестьянских масс, надо признать недостаточной. Во времена Саттар-хана агитация крестьян велась неплохо, а сейчас она заметно ослаблена. В течение нескольких лет мы вели отчаянную борьбу с внешними и внутренними врагами нашего народа. Это тяжелая, опасная борьба. Нашим товарищам постоянно грозила гибель, но они не отступали ни на шаг. Конечно, в этих условиях заниматься политическим и общественным воспитанием нашего крестьянства мы не могли, а если занимались, то очень слабо. Надо честно заявить, что это серьезный недостаток в нашей работе".
Когда я кончил, началось оживленное обсуждение моей речи. Товарищи вносили предложения, соглашались с моими словами. Мы наметили план нашей работы среди крестьян.
После этого было принято решение: часть денег, оставшихся в кассе партии, израсходовать на организационные нужды, а остальные раздать семьям погибших товарищей, голодающим крестьянам. Большую сумму мы отвели на борьбу с эпидемиями, широко распространившимися в последнее время.
ЭПИЛОГ
На этом записи Абульгасан-бека закончились. Я с увлечением прочел все, до последней странички. Эти воспоминания, в которых сохранены даже мельчайшие детали, произвели на меня ошеломляющее впечатление.
Возвращая тетрадь учителю Меджиду Джавад-оглы, я спросил его:
- Абульгасан-бек был вашим отцом?
- Нет, он не был моим родным отцом. Я тот самый мальчик Меджид, о котором он пишет.
- Абульгасан-бек это его настоящее имя?
- Нет. Родом он из Тавриза, в молодости работал механиком на Раманинских промыслах в Баку. Его настоящее имя Нусрет Гусейнов.
- Нусрет Гусейнов? - с удивлением спросил я. - Где его можно найти. Наверное, он расскажет гораздо больше, чем тут написано. Это замечательный человек, я очень хотел бы встретиться с ним.
- Очень жаль, но его больше нет в живых. За участие в революционном движении, возглавлявшемся Шейх-Мохаммедом-Хиябаны, он казнен правительством шаха в 1921 году в Тавризе.
- А что стало с его любимой женой Ниной Никитиной?
- Это моя приемная мать. Она сейчас работает воспитательницей в детском приюте, содержащемся на средства Аршака Суренянца.
Мы простились. Учитель положил тетрадь воспоминаний в свой портфель и ушел.
Конец