То ли спасаясь от порывов северного ветра, то ли боясь вице-консула Жарского, этого северного охранника, и его вездесущих шпионов, люди, точно черепахи, втягивали головы.
Фаэтон остановился. Кучер спрыгнул на землю. Сошли и мы. Девушки, недавно стоявшие со мной в ожидании автомобиля, лежали замерзшие, в глубоком обмороке.
Долго стояли мы в раздумье. Мы имели полное основание относиться с подозрением к каждой русской женщине, едущей в Тавриз, тем более к девушкам, едушим по вызову царского консула в Тавризе. Но мы не могли их оставить на льду. Что бы ни случилось потом, мы решили взять их в фаэтон. Накрыв их примерзшими плащами, мы тронулись к дому начальника почты, идя пешком рядом с фаэтоном.
Очнувшись в доме начальника и сменив промокшие платья, девушки вместе с женой хозяина вышли в зал. Они впервые видели богато убранную в восточном стиле комнату.
Электричества не было, но зал был освещен очень ярко.
В Иране богатые дома располагают множеством красивых ламп, изящных канделябров, великолепных люстр - изделий Запада, где знают об отсутствии на Востоке электричества.
Кроме большой стосвечевой люстры, висевшей в центре комнаты, на столах были расставлены красивые, как убранная невеста, лампы.
На всей посуде, на лампах, даже на кальяне начальника была надпись по-фарсидски: "По особому заказу торговца хрусталем Гаджи-Мамед-Джафара"
Наше внимание привлекли развешанные по стенам фотографии вооруженных революционеров - Саттар-хана, Багир-хана и других героев.
Девушки внимательно разглядывали невиданные вещи, делились впечатлениями.
Горничная внесла самовар и поставила на стол. Хозяйка, разлив чай, пригласила девушек к столу.
- Простите, пожалуйста, мы даже не представились вам! - смущенно проговорили девушки, как бы очнувшись от чудесного сна.
Они поздоровались со всеми, назвали себя. Младшую звали Нина, старшую Ираида. Разговор за столом не клеился. Не знали, с чего начать. Молчание прервала Нина и, почему-то обратившись ко мне, сказала:
- Восточные дома внутри гораздо красивее, чем снаружи.
- Это правда, - ответил я. - То же самое можно сказать и о людях Востока: в то время как их внешний вид многих пугает, внутренний их мир красив, богат содержанием и далек от хитростей. Я думаю, что вопреки всему, что вы слышали о Востоке, встретите тут много положительных черт.
Нина поняла мой намек.
- Многие европейцы, - сказала она, как бы оправдываясь, - даже мы сами, знают Восток по сказкам "Тысяча и одна ночь". Но это неправильно. Ни о какой стране нельзя судить по легендам или по старым преданиям.
- К сожалению, все знакомятся с Востоком именно по этим материалам. Даже Пьер Лоти*, считающий себя искренним другом Востока, не знает его в достаточной мере. В 1902 году он изъездил "любимый" Восток, но ограничился лишь повторением слов русского поэта прошлого столетия.
______________ * Пьер Лоти - французский буржуазный романист, известный своими романами о Востоке.
Услыхав слова "русский поэт", Нина оживленно спросила:
- А что сказал русский поэт о Востоке?
- Красиво сказал, но теперь эти слова потеряли свою красоту.
...склонясь в дыму кальяна
На цветной диван,
У жемчужного фонтана
Дремлет Тегеран...*
______________ * Из стихотворения М. Ю. Лермонтова "Спор".
Собственно говоря, многие востоковеды знают Иран именно таким. Сколько бы они ни изучали Восток, как бы ни изъездили его, все же, вернувшись на Запад, ни о чем другом не говорят, как о зеленых куполах, о высоких минаретах, о крытых базарах и открытых кладбищах. Теперь смешно смотреть на людей, изучающих сегодняшний Восток по запискам путешественников или по миниатюрам из древних книг.
Мы все уже отогрелись. Беседа оживилась. Я с Ниной ходил по комнате. В разговоре, обращаясь к ней, я называл ее "ханум".
Девушка кокетливо возразила:
- Называйте меня просто Нина, так будет лучше.
- Отлично, - согласился я.
Нина остановилась перед окном и, глядя на темную Джульфинскую дорогу, спросила:
- Почему государство не проводит здесь культурных мероприятий?
- Во-первых, эти места не принадлежат государству. В Иране очень мало государственных земель. Земля здесь находится в руках крупных помещиков и мелких феодалов, которые пользуются слабостью правительства и повсюду укрепляют свою власть. Во-вторых, возможно ли при подобном строе создавать культуру?
- Кому, например, принадлежит вот эта Джульфа?
- Мамедовым из Ганджи, царским подданным. Все строения здесь принадлежат им. Иранскому правительству принадлежит только дом, где помещается таможня, да еще несколько мелких построек, занятых местными учреждениями. Тем же Мамедовым принадлежит селение Шуджа, находящееся в нескольких километрах отсюда, и два маленьких городка Гергер и Алемдар несколько подальше.
- Как же смотрят на это крестьяне?
- Для них безразлично, кто их грабит. Им, пожалуй, даже выгоднее быть под господством русских подданных, которые как бы ни обирали сами, не позволят еще более жадным правительственным чиновникам ежедневно грабить население под разными предлогами.
- Неужели крестьяне терпят все это зло и не восстают против своих угнетателей?
- Сегодня рассказывали, что Мамедовы убили Хакверди - организатора восстания в селении Шуджа. Здесь всё - и земля, и вода, и воздух принадлежит им...
Подали ужин. Девушки, впервые видевшие разнообразный восточный стол, не знали с чего начать и смущенно смотрели друг на друга. Им пришла на помощь хозяйка дома.
После ужина мы пересели к окнам и стали смотреть на Аракс.
Стояла ясная морозная ночь. На русском берегу, как звезды, мерцали электрические лампочки.
- Мне кажется, что те огни - последние огни, - задумчиво проговорила Нина, - а эта темнота начало мрака того мира, в который мы вступили.
В этом признании Нины отражалось все ее отвращение к Востоку, и то, что она говорила лишь недавно, исходило, по-видимому, не от сердца.
Я не сердился на ее слова. Ласково улыбаясь, я старался рассеять ее тяжелое настроение.
- Не представляйте себе Иран таким мрачным. И здесь вы увидите светлые дни. Я уверен, что вы полюбите его. У вас останутся прекрасные воспоминания о нем. И вас полюбят, и вы полюбите. Ведь это Восток, таинственная страна романтики, легенд, сказок "Тысячи и одной ночи", и одновременно это - страна новая, мятежная.
Нина слушала внимательно. Потом, недоверчиво взглянув на меня, спросила:
- Вы иранец? Если бы я знала это, то могла бы говорить с вами более откровенно.
- Можете говорить с полной откровенностью. Препятствий нет. Нас никто не слышит.
- Конечно, я не могу судить о всем Иране по пяти-шести личностям. Но мужчины, которых я видела сегодня, мало чем отличаются от тех мужчин, о которых я читала в "Тысяче и одной ночи". Сегодняшнее поведение мужчин произвело на меня отвратительное впечатление. Казалось бы, все они имеют и глаза, и язык, и разум, и вместе с тем они не умеют обращаться с женщиной, не понимают женщины, не считают ее за человека. Своим отношением к нам они показали, что они не лучше первобытных людей. Они готовы были съесть нас глазами и, будь у них возможность, пожалуй, уволокли бы нас насильно. Все это крайне некультурно. Почему такие интеллигентные люди, как начальник почты, не борются с этим?
- Все, что вы говорите, - правильно. Здешние мужчины очень падки до женщин. Особенно они любят незакрытых чадрой и белокурых женщин. Это объясняется тем, что на Востоке женщины находятся под чадрой. Кроме своих жен и дочерей, мужчины никого из женщин не видят. Поэтому, когда они видят женщин с открытым лицом, особенно иностранок, начинают живо интересоваться ими. Но вы должны знать, что не всякая, конечно, женщина может вывести их из душевного равновесия. Это случается, когда они встречают особенно красивых женщин, милых девушек.
- Я же некрасивая? - с улыбкой сказала Нина. Подняв раскрасневшееся лицо, она, не моргая, смотрела на меня, ожидая комплимента.
Дочь Запада, она с первого же дня вступления в Иран хотела узнать, как она будет принята на Востоке.