Шпионы Шуджа-Низама, марандского губернатора, все же часто заглядывали к нам в комнату.
Девушки боялись ночевать здесь, но внимательно осмотрев их комнату, я стал успокаивать их.
- Дверь крепка, если запереться изнутри, то открыть ее снаружи будет невозможно. Моя комната рядом с вашей, и я буду начеку.
Пришли проверять документы, хотя нигде в Иране такая проверка не принята. Здесь же ввели эту проверку по требованию царского консула в Маранде, чтобы знать едущих в Тавриз.
Сперва показали свои документы девушки и через меня сообщили, что едут на службу в русское консульство.
Услыхав слова "консул", служащие приложили руки к груди, вышли из комнаты и больше не возвращались.
В ЗОНЕ РЕВОЛЮЦИИ
Дорога от Маранда к Тавризу была совершенно иная. Это была главная магистраль, соединявшая Маранд, Хой, Салмас, Урмию и Карадаг с центром Иранского Азербайджана - Тавризом.
По ней всегда движутся караваны верблюдов, лошадей, мулов, ослов, повозок.
Фаэтон наш с трудом пробирался, лавируя между караванами.
Среди сопровождавших караваны раздавались революционные песни. Это показывало, что мы находимся в зоне революции.
Чем больше мы отдалялись от маранда и сферы влияния марандского губернатора Шуджа-Низама, тем чаще слышали такие песни.
В Тавризе теперь революции дни,
Молчи, Мамдали, иди лучше, спи!
Иль помощь себе ступай поищи,
Возьми одеяло, укройся и спи!
Проси англичан, пусть вышлют полки,
Молчи Мамдали, иди лучше, спи!
Иль русских, - чтоб пришли казаки,
Молчи Мамдали, иди лучше, спи!
Моли, чтоб помог Ляхов-атаман,
Молчи Мамдали, иди лучше, спи!
В Тавризе вершит все дела Саттар-хан,
Молчи, Мамдали, иди лучше, спи!
Консул направит солдат в наш Иран,
Молчи, Мамдали, иди лучше, спи!
Ты же продай и Тавриз и Тейран.
Молчи, Мамдали, иди лучше, спи!
Эти песни пели и женщины.
Возле дороги попадались караульные посты, назначение которых было не совсем понятно: с точки зрения защиты революции они не имели никакого значения, документов не проверяли, едущих в Тавриз не опрашивали.
Встречались и конные отряды, но и они, ничего не спрашивая, проезжали мимо.
"Эта революция - детище революции 1905 года. Сумеют ли тавризцы вырастить его?" - думал я, глядя на все это.
В селении София я предложил девушкам закусить.
Мы остановились перед чайханой. Хозяин зарезал для нас курицу. Пока мы пили чай, обед был готов. Хозяин снял виноград, подвешанный к потолку, вымыл его и подал к столу.
Кучер наш тоже подсел к нашему столу. Только потом мы узнали, что харчи фаэтонщиков относятся на счет пассажиров.
Новруз торопил нас, да и сами мы спешили, хотелось поскорее доехать и отдохнуть от утомительной тряски на фаэтоне.
Выехав после Софиана на ровную дорогу, мы увидели вдали Тавриз, над которым висел густой туман. Башня арсенала в центре большого города казалась издали поставленной стоймя спичечной коробкой. Дальше мы стали различать уже купола мечетей. Дома Тавриза, словно в ожидании больших событий, озирались вокруг, вытягивая из-за деревьев свои головы.
Нина сравнивала Тавриз по величине то с Петербургом и с Москвой, то с Харьковом и Киевом, и спорила с Ираидой. Затем она обратилась ко мне:
- Сможем ли мы видеться с вами в этом большом городе?
- Если останусь в Тавризе, конечно, увидимся.
- А вы не забудете меня?
Мне показалось странным, что Нина вместо "нас" сказала "меня"; за три дня нашего знакомства между нами не было никакой интимности, даже намека на интимность.
Но на вопрос девушки я как-то должен был ответить.
- Забуду ли я вас? Все зависит от возможностей, которые даст мне среда, взволнованная этими событиями.
- А вы разве связаны с этими событиями?
- Не связан, но может ли человек стоять около огня и не чувствовать жара?
- Правда, - сказала Нина, - жить в стране, совершившей революцию, и быть просто зрителем - глупо. Умный и сознательный человек не может быть в стороне. - При этих словах Нина внимательно посмотрела на меня. - Не так ли? - спросила она.
Во мне опять зашевелилось сомнение. "Не строит ля Нина мне ловушку", подумал я.
Не спуская с меня синих глаз и сжимая мою руку, девушка повторяла:
- Не так ли, скажите, не так ли?
- Конечно, человек мыслит, а мысль должна привести человека к одной из сторон. Но я еду в Тавриз впервые и мысли мои еще не имеют определенной точки; за будущее же я не могу ручаться.
В глазах Нины засверкали искры. В устремленном на меня взгляде чувствовалось биение ее сердца. Я еще больше насторожился.
- Я хотела бы видеть вас в определенной группе, - смело заявила она, на стороне слабых, на стороне тех, кто с малой силой выступает против большой силы, на стороне Саттар-хана!
- Почему же на стороне Саттар-хана? - спросил я.
- Потому что героев воспитывает среда, борющаяся за свое право с сильными.
После этих слов Нины мне не хотелось продолжать разговор, принимавший нежелательный для меня оборот. Я окончательно утвердился в мысли, что девушки выписаны консулом неспроста.
Дальнейшая беседа наша вертелась вокруг обыденных вопросов.
И сама Нина, почувствовав мою настороженность, старалась говорить о посторонних вещах, но все еще пыталась вырвать у меня откровенное признание.
- Два дня, как мы едем вместе и до сих пор мы не знаем, семейный вы или нет?
- Я не женат, - признался я.
- Почему? - удивленно спросила Нина. - Вы еще никого не любили?
В выражении лица, в движениях, в словах Нины сквозило кокетство женщины, старающейся понравиться.
- Скажите правду, любили ли вы кого-нибудь? - повторила она свой вопрос и продолжала задумчиво: - Есть мужчины, которые не женятся вовремя. Они думают этим оградить себя от семейных хлопот, но рано или поздно они обычно не сдерживают своего слова и вынуждены бывают жениться уже в летах, когда ни они не нужны женщине, ни женщина им не нужна. Теперь, скажите откровенно, любили ли вы кого-нибудь? Если любили, то почему не женились?
- Любил, - сказал я, - и вновь могу полюбить, но меня никто не любил, из-за этого я и не женился.
- Я не могу этому поверить, - недовольно возразила Нина. - Всякая умная девушка может полюбить вас. Вы молоды, красивы и держите себя при женщине, как настоящий европеец.
- Вы ошибаетесь в своих суждениях. По-моему, в каждом, даже самом красивом, человеке можно отыскать большой недостаток.
- Неужели и во мне есть этот "большой недостаток".
- Если вы считаете себя первой красавицей, то это само уже есть большой недостаток. Простите, но могут найтись и покрасивее вас девушки!
- Я больше не буду разговаривать с вами. Вы становитесь дерзким.
Нина, говорившая эти слова тоном обиженного ребенка, была похожа на актрису, играющую и отлично играющую роль капризного ребенка. Передо мной была прекрасная, капризная, коварная женщина, сознающая свою красоту. На самом же деле Нина не было такой. Правда, она была очень красива, но одновременно была, как будто очень скромной и кроткой девушкой.
Дальше говорили я и Ираида. Она расспрашивала меня про Тавриз и делала предположения о том, как они там устроятся. Она благодарила меня за внимание и, беря меня за руку, просила часто видеться с ними.
Нина ревнивым взглядом следила за нашими руками. В этом взгляде можно было прочесть увлечение, минутное необдуманное девичье увлечение.
Ираида пожимала мне руку, а у Нины дрожали губы и пульсировали маленькие жилки под глазами.
Но это тянулось недолго. Она сердито вырвала мою руку из рук сестры. Я и Ираида рассмеялись.
- Этот смех так же неуместен, как и многие другие поступки мужчин, сердито проговорила Нина, и краска залила ее лицо. Глаза ее были влажны от обиды. Разумеется, я смеялся не над ее слезами, а над ее минутным бессмысленным увлечением. Особенно меня рассмешило то, как она искусно проводила свою роль. Вернее всего, я был доволен и удивлялся способностям этой девушки.