Зазвенел колокол. Стало тревожно: жива ли жена? Григорий ее костережет. Если Нонна умерла, ему сын точно не простит! Но он ведь должен был прислать Григорию весточку? Значит, жива. Или все же нет?
Любопытство Зины стало его раздражать, и он сжал кулаки до хруста. К тому же знал, что дома ждет не теплый прием. Эта мысль не покидала его. Да еще и Зина жужжала под ухом. Григорий хотел стукнуть ее кулаком в лоб, чтоб замолкла. Лучше бы Лию взял, та посмирнее.
— Хватит вертеться! Сиди смирно и не болтай, – Григорий одернул ее за руку. – А то из брички выпадешь.
Она поджала губы, как насупившийся ребенок, и уткнула глаза в пол. Так-то лучше.
Без происшествий доехали до Московской улицы. Его дом в два этажа виднелся издалека. Беленые в молочный цвет стены, хоть и пожелтели от времени, но все еще выделялись на фоне других, невзрачных строений. Справа пахнуло сдобой и ванилью. На стене из красного кирпича чуть выше окон прибита вывеска «Сандалов». Десять лет назад Григорий часто забегал в эту кондитерскую за кренделями и булочками для сыновей. На углу лавки стоял какой-то нищий, опираясь на кривой посох. Дверь хлопнула, и из «Сандалова» вылетели два гимназиста. У того, что постарше, белел в руках бумажный сверток.
Подъехали к дому. В окне на втором этаже мелькнул силуэт юноши, занавеска одернулась, и появилось лицо девушки. Григорий перекрестился. Гаврила опять чудится.
Пятнадцать лет назад они переехали в Канск и купили этот дом. Тогда Григорий был купец третьей гильдии, все только начиналось. Дружная семья, и казалось, что счастью нет предела. Пока он не взял старшего сына Гаврилу с собой в тайгу. Тогда тому лишь исполнилось четырнадцать. Гаврила весь пошел в Григория, любил бродить по тайге в поисках золота, сообразительный и такой же везучий. Счастье перечеркнула беда. Медведь лишил жизни любимого сына. Нонна, увидев окровавленный труп Гаврилы, прокляла Григория. С тех пор пошел у них разлад. Григорий старался все реже приезжать домой, где ранее была счастлива семья Марюшиных. Потом и вовсе купил дом, чтобы только не видеть жены.
Младшего Степана она не разрешала брать с собой в тайгу, мол, хоть одна радость для нее осталась. Нонна поседела и почти ослепла от слез, а два года назад слегла. Для Григория она уже стала чужой. Он хотел развестись и найти бабу покрепче, но останавливал сын. Мол, какой позор! А Григорий ждал с нетерпением, когда же Нонна помрет. Тогда уж никто не остановит его жениться на молодухе.
Они подъехали к дому. Открылись резные ворота, Григория встретил конюх Евдоким.
— Савва, накорми лошадей, да не распрягай. Через пару часиков тронемся.
Григорий хотел спросить о жене у Евдокима, как она там, но передумал, лучше узнать вести от сына.
— Кирилыч, а пошто на ночь глядя-то? – Савва спрыгнул с облучка. – Поспали бы, да и лошади бы отдохнули.
— Тебе говорено, – значит исполняй. – Григорий с саквояжем направился к крыльцу. Зина последовала за ним.
— Ты стой здесь, в дом не заходи! – Григорий остановил Зину у двери. – На улице обожди.
В прихожей не горела ни одна свеча, его встретила кромешная темень. Григорий споткнулся о порог, чуть не грохнулся.
— Почему свечей не поставили? Как хозяина привечаете? Здесь ногу сломать можно!
Минуя такой же сумрачный коридор, он ступил в гостиную. В центре гостиной стояли кресло и стол. В согнутой, вжавшейся в кресло фигуре с опущенной головой он узнал сына. Степан барабанил пальцами по трости и заметно нервничал. Рядом на столе возвышался медный канделябр с пятью сальными свечами. Три огонька плясали над фитилями.
Григорий очень редко заезжал домой. В последний раз гостил в конце апреля, а на носу уже был июль. Он жутко волновался, что скажет сын, жива ли жена? Нет, Степан обязательно оповестил бы его по телеграфу, хотя порой Григорий забирался туда, куда даже письма не доходят.
— Степка, почему батю как полагается, не приветствуешь? – Григорий подошел к сыну поближе и уперся руками о стол. Степан даже не встал, играл тростью, будто она отвлекала его от душевных мук. – Что с мамкой?
— А кто нас предупредил о твоем приезде? Почему ты раньше не интересовался ее здоровьем? Тебе давно уже наплевать на нас! Золото тебе дороже, чем мы.
— Вы кормитесь с этого золота. Если бы не я, вы бы давно по миру пошли! А этот кафтан из бархата на тебе, знаешь, сколько он стоит? А книги твои… Лучше бы помогал, а то сидишь тут, как квашня.
Дверь стукнула и из темной прихожей показалась Зина.
— Кто это с тобой? Любовница?
Сын отшвырнул трость. Та отпружинила от пола и попала в зеркало, от звона стекол Степан вздрогнул.