Как и все тихие нравом, немножко замкнутые люди, любил Птахин единожды и неизменно. И он готов был на все, потому что заранее принижал себя, принимал ответ как милость великую. А в таких случаях всегда бывает одно и то же: есть у жены совесть, значит, она будет злоупотреблять властью в меру, нет совести - она замордует, заездит мужа до того, что он однажды взревет, взбунтуется, как добрая крестьянская лошадь, брыкнется и сбросит с себя седока. Сбросит и удивится; оказывается, без седока-то значительно легче.
Что-то похожее на бунт заезженной лошади назревало и в душе Птахина. Сегодня Птахин уже пробовал брыкнуться, и это сразу озадачило Клару. Ей хотелось по привычке сделать ему укорот, но положение сложилось такое, что с мужем приходилось считаться. "Вот отчалим отсюда - и я подтяну узду!" утешала она себя, шагая в Сосновый Бор. И все-таки Клара знала, что Птахин не станет употреблять деньги на спасение партийного билета, не такой он человек. Ему просто захотелось куда-нибудь уехать, напиться до обалдения, чтобы все забыть. "И пусть встряхнется, - сочувствовала Клара, - пусть. За один раз много не пропьет..."
Как только Птахин уехал в город, к Кларе заявился гость - Карасев. Он снял хрустящий реглан, по-хозяйски огляделся.
- Давненько не бывал у вас, давненько, - с легкой усмешкой, таившей что-то циничное, подмигнул он хозяйке дома.
- И хорошо делал! - лениво отозвалась Клара, перекладывая вещи из гардероба в чемодан.
Карасев остановился позади нее со сложенными за спиной руками.
- Собираешься?
- А чего ж? Пойдем искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок. Так, кажется, у Грибоедова?
- А черт его знает. Больно мне нужны твои Грибоедовы. - Карасев нахмурился, отошел к комоду, взял в руки флакон замысловатой формы, повертел его в руках и, поставив на место, вздохнул: - Ты лучше скажи, как быть? Куда деваться? Нет ли каких соображений у твоего Грибоедова насчет этого?
Клара прикинула на груди кремовую кофточку, приосанилась, глянула в зеркало и, аккуратно сложив ее, безразличным голосом проговорила:
- Тебе горевать нечего. Ты не пропадешь, не то, что мое чудо. Ему все время поводыря нужно.
Она присела на корточки возле чемодана, и одна пола китайского халата отогнулась, оголив ногу выше колена. Карасев опустился на пол рядом с Кларой и обнял ее. Она не противилась. Он жадно припал к ее губам.
- Сивухой от тебя вечно прет! - сморщилась Клара и несильно оттолкнула его. Карасев отдышался и сказал:
- Его ведь в самом деле из партии выгонят.
- Выгонят? - Клара помедлила и сделала губы бантиком. - Ну и пусть. Мне-то что? Не надо на партвзносы денег давать. Между прочим, у него есть диплом, Карасик, а при дипломе партийный билет не обязателен. - И дурашливо, но больно Клара щелкнула Карасева ногтем по носу.
- Однако ты дала ему денег и послала в город, - поймав ее руку, сказал Карасев.
Клара покосилась, отняла руку и снисходительно хмыкнула:
- А как бы ты поступил на моем месте?
Карасев почесал подбородок одним пальцем и с нескрываемым восхищением произнес:
- Шельма же ты!
Клара расхохоталась. Карасев поднялся с полу и заходил по горнице. Он кусал губы. Ему вот хотелось пожить уютно, полакомиться жизненными благами, а в случае беды остаться в тени, в сторонке. Не вышло. Почему же? Отчего? Под следствие попал. А ну как ковырнут его прежние дела поглубже? Даже думать об этом жутко. Клара вон женщина, а оказалась поизворотливей. Исподволь, потихонечку обвела вокруг пальца своего любовника и вместе с ним супруга. Пожалуй, никто так не доволен случившимся, как она. А ведь Клара ходит по деревне, возмущается, доказывает, что с ними обошлись жестоко, что они добьются своего, - их восстановят в колхозе, мужа оставят в партии. Да, Клара-то знает, что она на земле человек сезонный. Долго задерживаться ей на одном месте нельзя, народ становится все любопытней и пытается пристальней приглядеться к каждому, кто вместе с ним живет и работает. Далеко собирается этот народ идти, и попутчики ему нужны надежные.
Карасев смотрит на красивую, нежную шею Клары, по которой рассыпались мелкие завитки кудрей, прислушивается к ее беззаботному мурлыканью и делает еще одно открытие: Клара специально не выкрала его прошлогоднюю расписку вместе со всеми документами на обмен семян. Да, да, направляя удар на Карасева, она отводила его от себя. Ведь исчезли же все заключения о "некондиционности" семян, справки, наряды, квитанции, а его расписка осталась. Надо же так чисто все обстряпать!
- Шельма! - еще раз зло, но с прежними нотками восхищения сказал Карасев.
- Чего обзываешься? - плутовато скосила Клара улыбающиеся черные глазищи. Карасев снова схватил ее за плечи.
- Слушай!.. Уедем со мной! Брось ты своего лопуха! Знаешь, чего мы сможем с тобой добиться?!
- Например?
- Ну, деньги, почет: все добудем!
- Нам с тобой несподручно, Карасик. - Она прищурилась, поджала губы: Нет, ты хитер! - Глаза ее совсем исчезли в густых ресницах, и тонкие ноздри сделались бледными. - Я живу в достатке и воле. Муж меня любит. Я его уважаю. Чего ты ко мне пристаешь? Дура та баба, которая согласится связаться с таким, как ты. С тобой ведь запросто можно угодить в уголовку, в исправиловку. Ты понимаешь, что я не так создана, чтобы жрать тюремную пайку и копать вечную мерзлоту. Понимаешь? Тогда убери свои немытые лапы! Она передернула плечами, освобождаясь от Карасева.
Точно побитый пес, стоял он посреди комнаты.
- Гонишь?
- Конечно.
- Значит, гонишь?
- Конечно.
Он вдруг встрепенулся, обхватил руками ее шею и впился губами где-то возле уха.
- Ну, гони, только в последний раз... больше не приду... гнать не надо... слово... красивая ты... Краля моя!
- Пусти! - выкрикнула она, с силой разжимая его руки. Но он еще крепче сомкнул их. - Да пусти ты, обормот! - уже миролюбивей потребовала она.
Карасев выпустил ее, перевел дух. Потом отправился на кухню и. набрасывая крючок на петлю, скривился в усмешке: