— О, да, — сказал Фиш. — Могу. Поднимаюсь по лестнице, конечно. Забираюсь наверх. Моя спальня наверху. Так что надо подниматься. Раз в день поднимаюсь, конечно. Поднимаюсь и спускаюсь.
— Вы много спите?
— Нет, это моя беда. Я плохо сплю. Почти не сплю. Всегда плохо сплю. Не могу.
Неужели это то, о чем Шаббат подумал? Всегда считалось, что ему не свойственно никого опекать. Но у него уже много лет не было такого интересного разговора — если не считать, конечно, вчерашнего разговора с Мишель. Это первый мужчина с тех пор, как я ушел в море, который не нагоняет на меня мертвую скуку.
— И что вы делаете, когда не можете заснуть?
— Просто лежу и думаю, вот и всё.
— О чем?
У Фиша вырвался какой-то лай. Казалось, звук доносится из глубокой пещеры. Должно быть, это все, что осталось от его смеха. А смеялся он будь здоров — как безумный хохотал, когда выигрывал по-крупному.
— Да о разном.
— А старые времена помните? Помните кого-нибудь из прежней жизни?
— Кого, например?
— Итту и Сэма. Моих родителей.
— Так это ваши родители.
— Да.
Фиш сосредоточился, он напрягался, как человек, который мучается на стульчаке и не может сделать свои дела. И какая-то тень воспоминания пробежала по его лицу. Но в конце концов он вынужден был сдаться:
— Не помню, честно.
— И чем вы занимаетесь целыми днями теперь, когда не торгуете овощами?
— Хожу. Разминаюсь. Хожу по дому. Когда солнечно, сижу на солнце около дома. Сегодня тринадцатое апреля, верно?
— Верно. Откуда вы знаете, какое сегодня число? У вас есть календарь?
В его ответе слышалось неподдельное возмущение:
— Нет. Я просто знаю, что сегодня тринадцатое апреля!
— Вы слушаете радио? Вы иногда слушали с нами радио. Новости с фронта.
— Да? Нет, не слушаю. У меня есть радио. Но я не слушаю. Слышу плохо. Мне и лет немало. Как вы думаете, сколько мне?
— Я знаю, сколько вам. Вам сто лет.
— Откуда вы знаете?
— Потому что вы на пять лет старше моего отца. Мой отец был ваш двоюродный брат. Торговал маслом и яйцами. Сэм.
— Так это он тебя прислал? Или что?
— Ага. Он меня и прислал.
— Ага, так это он. Он и его жена, Итта. Часто с ними видишься?
— Иногда.
— И он прислал тебя ко мне?
— Да.
— Восхитительно!
Это слово сильно обнадежило Шаббата. Если он способен выговорить «восхитительно», значит, его мозг в состоянии выдать и то, чего я от него хочу. Ты имеешь дело с человеком, в сознании которого сохранился отпечаток прошлой жизни. Он остался там, у него в голове. Надо просто побыть с ним подольше, подождать, пока можно будет снять копию с этого отпечатка. Услышать от него: «Микки. Морти. Итта. Сэм». Услышать, как он скажет: «Я был там. Клянусь, я вспомнил. Мы все — были».
— Вы неплохо сохранились для своих ста лет.
— Слава богу. Неплохо, да. Я нормально себя чувствую.
— Ничего не болит?
— Нет, нет. Слава богу, нет.
— Вы счастливый человек, Фиш, живете без боли.
— Да, слава богу. Да.
— И как вы теперь развлекаетесь? Помните, вы любили играть в карты с Сэмом? А рыбалку помните? Как ловили с берега? В лодке с гоями? Вы любили приходить к нам по вечерам. Вы похлопывали меня по коленке и говорили: «Это кто у нас тут такой: Микки или Моррис?» Не помните? Вы с моим отцом говорили на идиш.
— Vu den? Я все еще говорю на идиш. Я не забыл его.
— Это хорошо. Значит, говорите иногда на идиш. Это хорошо. А что еще доставляет вам удовольствие?
— Удовольствие?
Он удивлен. Я спрашиваю про удовольствие, и ему впервые приходит в голову, что он имеет дело с сумасшедшим. Сумасшедший забрался к нему в дом, и мало ли чем это может кончиться.
— При чем тут удовольствие? — говорит он. — Я просто сижу дома, и всё тут. Я не хожу в кино, и вообще никуда. Не могу. Все равно я ничего не увидел бы. Так зачем?
— А с людьми общаетесь?
— М-м-м, с людьми… — Тут, видимо, набежали тучи и заволокли ответ. Люди. Он задумался, кто знает, что потянуло за собой это слово. Тяжело добраться до сути — все равно что разжечь костер из сырых дров. — Почти нет, — наконец ответил он. — Вижу иногда своего соседа. Он гой. Не иудей.
— Ничего? Хороший сосед?
— Да, да, хороший парень.
— Это хорошо. Так и должно быть. Их учат любить ближнего своего. Возможно, вам даже повезло, что он не еврей. А кто у вас убирает?