Дай бог, чтоб зов ее ты поняла яснее,
Чем разобрался я в том, что открыто ею.
Итак, мой дух, сестра, попробуй укрепить
И недостойный страх мне помоги избыть.
Пульхерия.
Твое признанье все, царевич, объяснило:
Не брат мне тот, кого пугает вид могилы,
Кто недостойный страх таит в груди своей.
Ираклий.
Я смерти сам ищу. Так мне ль дрожать пред ней?
С кровавым деспотом, жестоким и бесчинным,
Я был Ираклием, Маврикиевым сыном,
И оставался столь неколебим и смел,
Что, глядя на меня, невольно он бледнел.
Но по-отцовски добр тиран со мною ныне.
Упреков и угроз нет больше и в помине.
Столь быстро позабыл он о моей вине,
Что пробудились вновь сомнения во мне,
К кому по-прежнему он всей душой привержен.
Не брошен я в тюрьму и даже не задержан.
Не зная и боясь узнать, кто я такой,
Я тщусь исполнить долг, но не пойму — какой.
Как! Коль я Фоке сын, его мне ненавидеть?
Как не жалеть, коль в нем врага я должен видеть?
И я к нему сейчас, когда несчастен он,
Полн сострадания, хоть гневом распален.
Но шаг его любой равняя с преступленьем,
За ласку я ему плачу одним презреньем,
И слово каждое, что он мне говорит,
Лишь подозрения в Ираклие селит.
Вот так уразуметь и силюсь я напрасно,
Что´ выбрать мне велит природы голос властный.
Сомненьям брата вняв, им положи предел.
Пульхерия.
Не брат ты мне, коль в том сомненья возымел.
Как можно именем столь славным зваться гордо,
Не веря в то, во что ты должен верить твердо?
Нет, заслужил его лишь тот, в ком стойкость есть,
Чьей убежденности не поколеблет лесть,
Кто, не в пример тебе, вовек не усомнится,
Что кровь Маврикия — не Фоки в нем струится.
Ираклий.
Изображен тобой не брат, а Маркиан.
Жестокосердней он: его отец — тиран.
Великодушен тот, чьи предки имениты,
И сердце у него для жалости открыто.
Царевич истинный всегда воспитан так,
Что трогает его, терзаясь, даже враг.
А если этот враг любовь к нему питает,
Терпимость выказать он долгом почитает
И снисходителен стремится быть к тому,
С кем помириться честь препятствует ему.
Нет, изменить своей судьбе не порываясь,
Не отступаю я, а только сомневаюсь
И — если это грех — наказан тем вполне,
Что усомнилась ты, сестра моя, во мне.
Невольно чувствуя к тирану состраданье,
Не осужденья я ищу, а пониманья.
Прошу я мне помочь сомнения избыть,
А ты меня спешишь укорами добить.
Пульхерия.
Как ни наметан глаз, порою невозможно
Суть важных дел прозреть за видимостью ложной.
К тому же быть могу несправедлива я,
Затем что застит взор мне ненависть моя,
И, как все женщины, руковожусь я мненьем,
Составленным себе под первым впечатленьем.
Да, Фока полн к тебе любви, но это — яд.
Хоть жалость в сердце те, чей дух высок, таят,
Не заслужил ее наш общий притеснитель:
Будь даже вправду он законный твой родитель,
В его преступности у нас сомнений нет.
Чего б ты от него ни ждал — щедрот иль бед, —
Тираном все равно он быть не перестанет,
Затем что сердце вновь и вновь твое тиранит
И, выполнить тебе мешая долг святой,
На путь бесчестия влечет тебя с собой.
В сомненьях пребывай, лишь будь врагом тирану,
Но и в тебе теперь я сомневаться стану,
Чем с деспотом в борьбе тебя же поддержу:
Его запутаю, тебе не поврежу.
Твой друг иль ты мне брат — лишь небесам известно;
Обоим вам сестрой быть в равной мере лестно,
И сделать я могу, увы, одно сейчас:
Дрожать за каждого, любя обоих вас.
Но не утратила досель я упованья.
Слух при дворе идет, что в городе восстанье,
Что битву Экзупер мятежникам дает
И что судьбу всех нас решит ее исход.
Тсс! Вот и Фока.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те же, и Фока, Маркиан, Октавиан, стража.
Фока.
Ну, готов он покориться?
Пульхерия.
Советовала я царевичу открыться,
Но он себя, как я предвидела, повел:
В нем брата я нашла, ты сына не обрел.