Родогуна.
Учтивость вырвала незначащее слово,
И, окрыленные в тщеславии своем,
Все ваши чаянья вы строите на нем.
Того, что сказано, я отрицать не буду,
Но если нет заслуг, то не бывать и чуду.
Не из-за вас томлюсь, не вы причина мук:
Передо мной встает убитый мой супруг,
Необоримое гнетет воспоминанье,
И рвется из груди невольное стенанье.
Так будьте доблестны и встаньте за отца!
Антиох.
Тебе, прекрасная, мы отдали сердца,
Что сердце отчее в себя сполна вместили.
Ты плакала о нем, о нем и мы грустили.
Ревнивою рукой то сердце пронзено,
Но в брате и во мне вновь ожило оно,
Дабы по-прежнему к тебе любовью биться,
Тобой дышать и жить, к тебе одной стремиться.
Нам помыслы отца в наследие даны —
Как доказать еще, что мы — его сыны?
Родогуна.
Когда бы в вас, как в нем, сердца любовью бились,
К чему стремился он, к тому б и вы стремились,
Что он свершить хотел, свершили бы тотчас.
Но если слишком тих тот замогильный глас,
Я повторю тебе отчетливо и внятно,
Чтоб ты уже не мог истолковать превратно
Произнесенные не в первый раз слова:
Отмсти за смерть отца.
Антиох.
Отмщу, но ты сперва
Убийц поименуй.
Родогуна.
Сколь память прихотлива!
Ты имя матери успел забыть? О диво!
Антиох.
Царевна! Назови, во имя всеблагих,
Или других убийц, иль мстителей других.
Родогуна.
Итак, ты путь избрал и до конца намерен
Его держаться?
Антиох.
Да. Для всех троих он верен.
Молю, прерви мне жизнь и кровь мою пролей,
Где вместе кровь отца и матери моей!
Ты поверяла нам веленья грозной тени,
В них отзвук и твоих заветных устремлений:
Когда своей рукой вот эту грудь пронзишь,
Царицу покарав, ты за царя отмстишь.
Но, долг исполнив свой и душу успокоя,
Царевна, не забудь: я не один, нас двое.
Твоими чарами брат навсегда пленен —
Я умереть готов, чтоб стал супругом он.
Злодейство матери моей искупишь кровью,
А за любовь отца ему воздашь любовью,
И в поколениях пример оставишь ты
Высокой доблести и щедрой доброты.
Молчишь? Потупилась? Ужели ты не рада
И не влечет тебя ни кара, ни награда?
Моя любовь к тебе негаснущим огнем…
Родогуна.
Нет больше сил молчать!
Антиох.
По-прежнему о нем
Вздыхаешь и скорбишь? Лишь к мертвому стремишься?
Родогуна.
Царевич, уходи, а если возвратишься,
То брата приведи: борьба не так страшна,
Когда с обоими бороться я должна.
С тобой наедине невольно я слабею…
Как я была смела, как я теперь робею,
Как трудно вымолвить — один из вас любим…
Не злоупотреби признанием моим!
Мне, гневной, надлежит безмолвствовать сурово,
Но ты передо мной — и выскользнуло слово,
Не вынесла любовь жестокой немоты.
Мой вздох к тебе летел, избранник сердца — ты.
Но долг стоит меж нас незыблемой стеною.
Не упрекай меня, ты сам тому виною,
Ты укрепил его, когда сказать молил,
Нарушив договор, кто из двоих мне мил.
Убит из-за меня отец твой благородный,
И если — о пойми! — мне выбор дать свободный,
Без колебания любовь я подавлю
И только мстителю скажу в ответ «люблю».
Я вправе требовать, ты вправе, негодуя,
Мне в этом отказать; другого и не жду я.
Быть может, холодом сменился бы мой пыл,
Когда бы, ослабев, любви ты уступил:
Не столь высоко чту отмщения веленье,
Чтоб награждать собой такое преступленье.
Нет, лучше договор покорно соблюсти
В надежде сладостной друг друга обрести.
Мне все запрещено, все, даже и признанье…
Я силы черпаю в своем высоком званье:
Печалясь и любя, любовь я усмирю,
Затем что мой удел — принадлежать царю.
С тобою или с ним воссесть мне на престоле,
От матери твоей жду новой этой доли,
Но чаянья мои с тобою, Антиох,
А если трон — ему, тебе — мой каждый вздох.
Вот что своей любви дозволить мне возможно,
Вот в чем твоей любви клянусь я непреложно.