Клеопатра.
Подозревать меня!
Родогуна.
Меня считать виновной!
Антиох.
С тобою связан я, царица, связью кровной.
Царевна! Для меня ты жизнь, ты солнца свет,
Но только к вам двоим приводит этот след.
Все это, Тимаген, могло ль тебе помни´ться?
Тимаген.
Чем мыслью оскорбить царевну и царицу,
Пошел бы твой слуга на смерть сто тысяч раз.
Нет, точен и правдив, владыка, мой рассказ.
Антиох.
Злодейства этого рассудком не измерить,
И, веря до конца, в него не смею верить.
Но та ль, другая ли запятнана виной,
Пусть не старается покончить и со мной.
Когда со света сжить друг друга вы хотели,
Мы не могли служить вам в черном этом деле,
Что лишь наемнику под стать и по плечу,
А ныне послужить обеим вам хочу:
Нить жизни сам прерву без стона и печали —
Уже своей враждой ее вы надорвали.
(Выхватывает меч и хочет покончить с собой.)
Родогуна.
О, что ты делаешь!
Тимаген.
Мой господин, очнись!
Антиох.
Я предварю удар, что надо мной навис.
Клеопатра.
Живи и царствуй, сын.
Антиох.
Я — камень преткновенья,
Но для кого из вас? Рассейте же сомненья,
Скажите, кто из двух мне хочет жизнь спасти,
Чтобы своей рукой потом убрать с пути?
«Живи!» — ты говоришь. Что ж, свыкнуться с судьбиной?
Невинность обвинять? Считать вину невинной?
Жить, чтобы каждый миг от вас удара ждать?
Не веря ни одной, обеих почитать?
Боль жизни предпочесть забвения напитку?
Нет, дайте умереть иль прекратите пытку!
Я смерти вечный сон приму как благодать,
Дабы вам рук своих злодейством не пятнать.
Клеопатра.
В тот день, когда тебя на царство я венчаю,
Один мой сын убит, а ты, ты, в ком я чаю
Опору обрести, не утешаешь ты,
А хлещешь яростно словами клеветы,
И с чужеземкою меня ты вровень ставишь,
И оправданий ждешь, и суд неправый правишь.
Так знай же, господин (уже нельзя, как встарь,
Мне сыном звать того, кто мой судья и царь):
Она — виновница чудовищного дела.
То ненависти плод, тлетворной, застарелой,
Плод ревности ко мне. Заране знала я —
Нарушит договор избранница твоя
И поразит меня рассчитанным ударом…
Опередить ее хотела я недаром,
Но милосердие ты пробудил во мне.
(Родогуне.)
Царевна! Я тебе поверила вполне,
Хотела первенца венчать с тобою ныне,
Но ты, чудовище, поправшее святыни,
В Селевка моего вонзила ты клинок,
Чтоб скорбной матери никто помочь не мог.
Кто приютит меня, в ком я найду опору,
Когда предашь меня гоненьям и позору?
Покорен будет царь всем прихотям твоим,
А станет возражать — расправишься и с ним.
Тебе они — враги, мне — дорогие чада,
Тебе нужна их смерть, мне — слава и отрада,
Ты трон наследственный у них бы отняла,
Но на пути твоем я встала, как скала.
Вот в чем различны мы — нет, противоположны!
Пусть сын подумает, чьи заверенья ложны,
В чьем сердце свет любви — в моем или в твоем,
И обелишь себя ты разве волшебством.
Родогуна (Клеопатре).
Как защищать себя? Застыв в недоуменье,
Невинность слушает наветы обвиненья,
Глаза потуплены, безмолвствуют уста,
И, взяв над нею верх, ликует клевета.
Твой ловкий поворот я поняла мгновенно!
В убийстве обвинив сначала Тимагена,
О собственных словах забыла ты тотчас,
Еще бы! Ведь давал тебе его рассказ
Возможность на меня набросить подозренье.
Сын не успел назвать в последнее мгновенье
Убийцу-мать, увы! Смерть оборвала речь,
И ни с одной из нас нельзя вины совлечь.
Возрадовалась ты и сразу подхватила —
Одна из нас двоих царевича убила.
Мне из почтения пристало онеметь,
Но все-таки кому — прошу тебя: ответь! —
Привычней убивать? Кто, в бешенстве зверином
Супруга заколов, способна кончить с сыном?
О да, я отрицать не стану, не хочу —
На ненависть твою такою же плачу,
Мы обе грезили кровавою расправой,
Но в мудрости своей, в умеренности здравой
Царь все сумел смягчить, и был тогда он прав:
И матери и мой ему известен нрав.