За час мы поймали штук тридцать и заполнили ведерко доверху. Потом клев почти прекратился.
— Давайте пивка попьем, — предложил я.
— Давай.
Хорибэ осторожно, стараясь не разбить о камни, вытянул из воды бутылки. Пиво было холодным, и мы быстро его выпили.
— Слушай, Хорибэ, — сказал я.
— Чего?
— Завтра я дежурю.
— Знаю. Очередь того психа.
— Да, его.
— Значит, не удалось ему оттянуть.
— Не удалось. Если б каждый так пытался, нам бы житья не стало.
— Ну и чего?
— Ты не поменяешься с Накагавой?
Посмотрев на меня, Хорибэ перевел взгляд на Накагаву. Тот сосредоточенно изучал свой голубой поплавок. Из рощи, расположенной выше по течению, доносился крик кукушки.
Хорибэ вдруг рассмеялся.
— Не бери в голову, — сказал он Накагаве, — смотри на это дело просто, как на рыбалку.
Накагава поднялся.
— Ты куда?
— Пойду искупаюсь.
Он поспешно спрыгнул со скалы и побежал вверх по течению. Хорибэ опять засмеялся.
— Не смейся.
— Да смешно ведь.
— Чего тебе смешно?
— Черт его знает, сам не пойму.
— Вот и не смейся. Видишь, он психует.
— Ладно, не буду. Что-нибудь еще с тех пор стряслось? — спросил он, пытаясь подавить смех. Я рассказал ему, как Накагава напился и приходил ко мне домой.
— Ну, это еще не причина, чтобы его подменять, — сказал Хорибэ, швырнув пустую бутылку через реку. Бутылка, не долетев до берега, с всплеском упала в воду, и быстрое течение унесло ее прочь.
— Он говорит, что уволится, — сказал я.
— Накагава? Он это всерьез?
— Похоже на то.
— Хм, а что скажет бригадир?
— Ну, можно ему объяснить, что, мол, у охранника личные счеты с заключенным или что-нибудь в этом роде.
— Это верно, — согласился Хорибэ, — но бригадир все равно может заставить его отдежурить.
— Зачем?
— А чтобы раз и навсегда избавить от мандража.
— М-да, это возможно.
Отойдя от нас подальше, Накагава нырнул с берега в тихую заводь. Испуганные трясогузки, стуча хвостами по воде, пронеслись над поверхностью реки.
— Ну и тип, — сказал Хорибэ, — хлопот с ним не оберешься.
— Это точно. Но ты все-таки подмени его завтра. Он скоро возьмет себя в руки.
— Ну да, скоро.
— Не язви.
— Ладно, понял. Подменю, — сказал Хорибэ и швырнул бутылку в стайку кижучей. Они тут же исчезли. Я громко позвал Накагаву. Крик кукушки оборвался. Накагава вылез из воды и, поддерживая плавки, побежал к нам по песку.
— Он тебя подменит! — крикнул я Накагаве со скалы.
— Да? Спасибо.
— Да ладно, — сказал я. — В следующий раз пойдешь сам.
— Хорошо.
Накагава забросил на скалу одежду, залез сам и уселся на камень в одних плавках. Капли воды стекали с его тела и тут же высыхали.
— Слушай, Накагава, — сказал Хорибэ, — ты задумывался когда-нибудь, что это за публика?
— …Убийцы.
— Вот именно. Мы ведь тех, кто не виноват, не наказываем. А эти убивают людей, че-ло-ве-ков, понял? Живых людей. Ты был когда-нибудь на месте убийства?
— Нет…
— Брось, Хорибэ, — сказал я. — У каждого бывает хреновое настроение.
— Конечно бывает. Работа у нас такая. Ты учти, что этот, завтрашний, даже ребенка не пожалел. Взял за ноги да и выбросил со второго этажа на бетонную мостовую. Ребенка, понял?
— Они не люди, — сказал я. — Только выглядят как люди. Вот, например, когда пускают в серийное производство какой-нибудь сложный агрегат, в отдельных экземплярах обязательно будет брак. Что с такими делают? Выбраковывают и выбрасывают. То же и с людьми. Брак никому не нужен.
Накагава открыл рот и хотел что-то сказать, но промолчал.
— И хватит об этом, — добавил я, чувствуя, что не в меру разболтался.
— Так или иначе, завтра подежурю я, — сказал Хорибэ.
— Еще будем удить?
— Давай.
— Послушайте… — начал Накагава, но Хорибэ прервал его:
— Все, поговорили.
До захода солнца мы наловили еще несколько десятков рыб. Тех, что покрупнее, мы потрошили, промывали и нанизывали сквозь жабры на бамбуковый прут.
К остановке мы подошли, как раз чтобы успеть на последний автобус.
Понедельник. Тучи с утра заволокли небо. Похоже, собирался дождь.
Когда я проснулся, завтрак уже был готов. Дети еще спали. Я вспомнил, что за ночь несколько раз просыпался. Перед таким дежурством это со мной бывало всегда.
Я пошел на кухню умываться и бриться. Пальцы пропахли рыбой, и, сколько я их ни мыл, запах не отставал.
Жена дала мне свежевыстиранные брюки и рубашку.