Но вернусь к нашему с Андрюшей преступному походу. На «зеленой гостинице» мы пробыли два дня. Неподалеку на склоне я нашел небольшой, довольно крутой, но безопасный снежник, выходивший на горизонтальную площадку. У Андрюши был свой ледоруб, и я его обучил там технике «зарубания» на снежном склоне. К примеру, при скольжении на спине ногами вперед достаточно перевернуться на живот, при скольжении вперед головой надо суметь сделать кувырок через голову, потом перевернуться на живот. Соответственные приемы при начале скольжения на животе. Во всех случаях ледоруб должен быть прижат рукояткой к груди так, чтобы в результате всей акробатики упавшему оказаться лежащим всем телом (ногами вниз) на рукоятке ледоруба, а его «клювик» воткнуть до конца в снег около правого плеча. В первый день Андрюша осваивал все эти приемы. Второй день мы посвятили выработке необходимого автоматизма. Поднимались на верх снежника, пару минут о чем-нибудь беседовали. Потом я его внезапно толкал так, что он падал и начинал скользить по склону в самых разных положениях. В них он должен был суметь зарубиться. Это повторялось бесчисленное число раз.
На третий день мы благополучно поднялись на перевал. Передохнули и стали спускаться по длинному снежному склону. Я шел впереди, прислушиваясь к тому, что происходит за моей спиной справа. Сначала все шло хорошо. Но шагов через тридцать услышал звук падения, обернулся и увидел, что мой сын скользит на спине ногами вперед, набирая скорость. Я было хотел броситься к нему на перехват, но увидел, что он спокоен и ледоруб держит прижатым к груди. «Зарубайся!», — закричал я вне себя. Он безмятежно проехал мимо, потом четко перевернулся на живот и, зарубившись по всем правилам, остановился.
— Какого черта ты не зарубился раньше? — спросил я.
— Я боялся задеть тебя ледорубом.
— Но метра через три ледоруб тебя уже не удержал бы.
— Так ведь я и не стал дожидаться, пока пролечу эти три метра.
Ну каков нахал! Впрочем, в душе я порадовался мысли, что из него выйдет настоящий горнопроходец. Увы, ошибся. В высокогорье он поднимался только еще один раз в составе плановой туристической группы Дома ученых (под моим руководством), чтобы показать горы своей молодой жене.
Несколько раз я ходил в поход с Майей Гантман. Это была замечательная девушка. Маленького роста, некрасивая, одинокая, страдавшая искривлением позвоночника, она была замечательна своей страстной любовью к горам. Профессия у нее была скучная — младший научный сотрудник в институте, занимавшемся вопросами водоочистки. Радостью и смыслом ее жизни были горы. В тот единственный раз, что она поехала в альплагерь, ее обидели заключением: «Дальнейшее занятие альпинизмом не рекомендуется». Но среди горных туристов Майя пользовалась всеобщим уважением за ее преданность горам и знание всех туристических маршрутов, по крайней мере на Кавказе. Была членом совета Клуба туристов. Снаряжала и отправляла группы и сама каждое лето ходила в горные походы.
Однажды (это было в 61-м году) она собрала группу, человек восемь студентов пятого курса какого-то из московских вузов — физически сильных и уже бывавших в горах ребят. Пригласила меня и одного из своих друзей, Толю. Мы начинали маршрут с Узункольской поляны, чтобы сделать перевалы Чунгур-Джар и Гандарай. Неприятный инцидент произошел в самом начале похода. Мы еще только проходили акклиматизацию в Узунколе, когда сплоченная компания студентов стала ворчать, что ими командует физически слабая женщина. Эти шустрые ребята воспользовались тем, что она достала им через клуб хорошее снаряжение, и теперь желали избавиться от ее опеки. Начали разговоры о переизбрании командира. Я им сказал, что об этом следовало думать в Москве, хотя и знал, что в принципе до выхода на высокогорный маршрут переизбрание командира возможно. Они это тоже знали. Ввиду их явного большинства мне оставалось только постараться повернуть дело так, чтобы командиром выбрали меня.
Мне было уже 38 лет, каждому из них — лет на пятнадцать меньше. Мериться опытом жизни и даже горным опытом было трудно. Единственное бесспорное право на главенство в походе я мог получить, только доказав, что я сильнее или выносливее любого из них. Случай как раз представился. На первом же участке пути надо было успеть до темноты по хорошей, но длинной (километров пять) и довольно крутой тропе дойти до заранее известного места, доставить туда палатки и разбить лагерь. Вызвались двое самых сильных ребят. Я сказал, что пойду третьим. Никто возражать не стал: марш-бросок предстоял не из легких. Я понимал, что должен оставить студентов позади. Они тоже «просекли», в чем дело, и были полны решимости меня обогнать.