Пришло письмо и в наш Институт. Собралось партийное собрание. Зачитали письмо. Секретарь партбюро бодро сказал: «Я думаю, никто из нас не будет против резолюции, поддерживающей предложение райкома». Тут я попросил слова и сказал, что как раз наоборот — нам следует отвергнуть некомпетентное вмешательство райкома в существо нашей научной работы и ее организации. Мы хорошо знаем Нейфаха как превосходного ученого и как весьма авторитетного руководителя лаборатории. Своими известными нам успехами лаборатория в первую очередь обязана ему. Не дело райкома мешать развитию этих успехов. Что же касается эмиграции, то она разрешена государством, и политико-воспитательная работа, связанная с этим разрешением, — дело государственного масштаба. Вешать ответственность за ее неэффективность на заведующего лабораторией глупо и несправедливо. Еще несколько человек выступило в поддержку моей позиции. В результате подавляющим большинством голосов предложение райкома было отвергнуто. Говорили, что после этого злополучное письмо было отозвано из многих институтов. Саша остался в своей должности заведующего лабораторией... Мое выступление опять осталось для меня без последствий — партийная власть на районном уровне явно давала слабину! Я благополучно вернулся в свою «полутень», чтобы продолжать политико-просветительскую и культурную работу, направленную на пробуждение стремления к завоеванию гражданских свобод.
За советом ко Льву Толстому
Сейчас я хочу вернуться немного назад, чтобы рассказать, как произошел крутой поворот на моем основном жизненном пути. Летом 83-го года я прочитал последнюю лекцию по методам исследования. К концу того же года была закончена рукопись третьей книги, которой завершалось изложение всего прочитанного за три года курса. Я выполнил свое намерение передать молодым ученым все мои знания и опыт экспериментальной работы. Что дальше? Мне исполнилось 60 лет, можно было выйти на пенсию. При той ограниченности личных потребностей, которая давно уже стала для меня привычным образом жизни, этой пенсии хватило бы для поддержания вполне сносного существования в материальном плане. Тем более, что моя жена Лина успешно работала в Институте элементоорганических соединений Академии и уже готовилась к защите докторской диссертации. Наш сын Андрей тоже работал и не нуждался в нашей помощи.
Но я еще был полон сил и не был морально готов к переходу в категорию пенсионеров. Конечно, и в этом качестве я мог бы продолжать свою просветительскую деятельность. Партийная организация пенсионеров по месту жительства охотно поручила бы мне вести политзанятия для тех же пенсионеров. И для чтения вольнолюбивых стихов я, вероятно, сумел бы найти аудиторию, быть может, менее многочисленную. Но вряд ли бы меня это удовлетворило. Я еще мог и хотел приносить пользу обществу своим активным трудом. Уход из Института был в принципе решен. Естественно было подумать о постоянной работе в школе. Но это оказалось не так просто. Мои переговоры с директором 43-й школы, расположенной в нашем районе, в начале 84-го года закончились неудачно. Я понял, что мой диплом кандидата наук и немотивированное сколь-нибудь серьезно намерение покинуть академический институт вызвали определенную настороженность. Директор школы мне сказал, что если у него в школе откроют математический класс, то разговор о моем зачислении будет иметь смысл. Просил справляться у него по телефону. Я справлялся в 85-м и 86-м годах с тем же результатом.
Впрочем, можно было не торопиться с проблемой трудоустройства. В Институте у меня по-прежнему хватало дел в качестве председателя научно-технического совета. Кроме того, я был порядочно занят редактированием английских переводов моих книг по методам и подготовкой рисунков для них. Но вся эта работа к 86-му году должна была закончиться. К этому времени решение о будущей общественно полезной деятельности должно быть принято. Некоторое время я еще думал о возможности возобновления прерванной ранее исследовательской работы по моей гипотезе. Но после смерти Энгельгардта в июле 84-го года поддержать такое намерение было некому.
Не раз я мысленно просматривал прожитую жизнь. Чаще всего вспоминал счастливые годы моего пребывания в семье Родионовых. В главе 7-й я кратко описал эти годы. Там же упомянул, что редакторская работа Николая Сергеевича по изданию Полного, академического собрания сочинений Л. Н. Толстого не казалась мне тогда исторически важным делом. (Ведь все основные произведения Толстого, наверное, были уже напечатаны, думалось мне.) Николай Сергеевич о своей работе говорил мало, а доступ к его дневникам я получил только в феврале 2000 года.